Глаза колдуна

Эти вопросы иногда донимают его ночами, когда он не может заснуть и долго ворочается в постели, прислушиваясь к размеренному дыханию девушки за стеной. Сперва Серлас стыдится чувств, что долго, постепенно росли в нем эти годы – и теперь, словно плоды ядовитого растения, созрели и лопнули, заразив его. Потом, покорно следуя своим мыслям, он устремляется глубже, ищет причины, источник его болезни. Это ведь болезнь, лихорадка, верно? Ее можно излечить. Затем, потеряв вдруг интерес к поискам, Серлас возвращается на поверхность – к себе настоящему. Имеет ли он право на эгоизм? Стоят ли годы его одиноких страданий такой цены? И если не Клементина, то кто исцелит его?

Если не Клементина, то кто, в конечном итоге, будет его наградой за верную службу данному ведьме слову?

Иногда Серласу удается уговорить себя: он требует слишком многого, невозможного. Иногда, плюясь и проклиная общество, что презирало их обоих с самого рождения Клементины, хочет бросить все это притворство, скинуть маску и заявить, что рыжеволосая девушка принадлежит ему – ему, а не Шею, подмастерью сапожника, и никому другому в крохотном Коуве. Но, конечно же, все его тягостные ночные думы так и остаются фантазиями, и наутро Серлас признается себе только в одном: он всегда был трусом, и это не изменили ни годы, ни проклятие, нависшее над ним.

И когда в один солнечный яркий день Клементина, торопливо перебирая босыми ступнями по их дощатому полу, прибегает, чтобы рассказать Серласу новость, тот не находит слов для ответа.

– Шей позвал меня в жены, – без предупреждения говорит девушка. Стоит перед ним, ошарашенным, уперев руки в бока, теребит нижнюю пухлую губу и …дуется? злится? – Слышишь, Серлас? Я пойду за Шея замуж.

Она говорит это, и взгляд ее бегает по лицу мужчины – испуганный внезапной новостью или рассерженный из-за безмолвия Серласа. Он не знает и не видит, как вытягивается лицо Клементины, как она злится еще сильнее.

– Что ты молчишь? Порадуйся за меня или рассердись. Благослови на брак, накажи, запри в доме. Сделай хоть что-нибудь, Серлас!

Он медленно садится на скрипучий стул за своей спиной, прислоняется к ребристой его спинке. Закрывает глаза, скрещивает на груди руки, чтобы скрыть, как они дрожат.

– Хорошо, – наконец отвечает он. И голос его хрипит и ломается, и он ждет, что Клементина, не заметив этого, вновь кинется с головой в собственные переживания. – Разве Шей не должен прийти ко мне, чтобы просить твоей руки?

Девушка вспыхивает, словно пламя.

– Ты мне не отец, и Шей это знает. Все в городе это знают, Серлас, и только ты все еще живешь в придуманном мире.

– Скажи это матери у себя в голове.

Они не должны ругаться теперь. Но ни он, ни девушка больше не подчиняются размеренному ритму жизни. Правила и границы этих правил, что они оба устанавливали для себя годами, теперь не имеют над ними власти. Клементине почти шестнадцать. Совсем скоро она сможет решать за себя. Она уже решает все за себя.

– А знает ли твой Шей, кто ты такая? – цедит Серлас. Яд плещется у него в горле, выливается в словах злостью, травит рассудок. Клементина давится возмущением и не может ему ответить. – Что он скажет, когда узнает всю правду? Расскажи ему до свадьбы, девочка, и посмотрим, что будет.

Она смотрит на Серласа долгую молчаливую минуту. Кусает губы, дрожит всем телом от невысказанной злости.

– И скажу, – выдавливает девушка. – Он хороший человек, он поймет.

Серлас в это не верит. Он знает, что и Клементина не думает так, как говорит. Сколько он ее помнит, девушке всегда хотелось быть собой, открываться миру и людям.

Только жизнь не может позволить им такой роскоши. «Быть собой» – значит обнажить истинную природу, которую этот мир не приемлет ни в каких формах. Ведьма и нестареющий проклятый – не самая лучшая компания для религиозного общества. Клементину не примут в нем. Ни влюбленный беззаботный Шей, ни кто-либо другой.

– Он знает, что я не злая, – шепчет Клементина, уже в разы неувереннее. Серлас чувствует, как меняется ее голос, видит, как сжимается она вся под его тяжелым взглядом.

– Ты не злая, – соглашается он. Ему бы усмирить свой гнев, унять ненужное вспыхнувшее желание, отдать девочку в руки тому, кто вдруг ее полюбил. Но Серлас не в силах.

Шей не спасал младенца, рискуя собой десятки и сотни раз. Шей не растил ее, отдавая все чувства – правильные ли, скудные – в обмен на девичьи улыбки и первые слова. Шей не видел, как взрослеет она, как становится девушкой, как неведомая никому магия делает ее сильнее и увереннее.

Как может Серлас отдать свою девочку Шею, который ничего не знает о ней?

– Ты действительно пойдешь за него? – спрашивает он, ощущая, как сердце в груди горячит кровь, как собственное тело перестает его слушаться.