Глаза колдуна

– Почему вы оба так не хотите, чтобы я, наконец, узнала себя? – вскидывается Клеменс. Сидя напротив Теодора, она даже не поднимает к нему головы и смотрит куда угодно, только не на него. Это злит.

– Ты единственная, кто воспринимает игры с опасным маньяком как поиски себя любимой! – рявкает Шон, гремя чашками. На столе незаметно появляются чайник с чаем, сок и кружка кофе. Теодор с осторожностью тянется к ней и принюхивается к аромату. Растворимый, какая гадость.

– Я просто хочу, чтобы в моей жизни наконец хоть что-то стало определенным! Если сейчас весь мир трещит по швам, то было бы здорово найти в этом хаосе свое место. Ведьма – не такое уж плохое призвание, раз другого мне пока не предлагали.

– Ведьма – самое ужасное призвание в мире, поверь мне, – встревает Теодор, резко опуская кружку с кофе на стол. Напиток в ней идет волнами и выплескивается через край, обжигая его руку, но Теодор не обращает на это внимания – сверлит Клеменс злым взглядом и в миллионный раз проклинает провидение, что свело его с этой глупой девчонкой.

– Ты так говоришь, потому что тебя они обидели, – парирует Клеменс.

– Прокляли, ты хочешь сказать? – цедит Атлас.

– Вот именно! Ведьмы тебя прокляли, ведьма же и спасет!

Раздается грохот, прерывающий все возмущение девушки: злой Шон, не сумев выразить словами все свои эмоции, роняет чистую сковороду на пол и тут же ругается такими словами, что даже Теодор удивленно вскидывает брови. Неожиданно мальчишка набирает себе пару очков в глазах Атласа: такой необыкновенно богатый словарный запас! Даже он не использует подобных слов, чтобы выразить переполняющий его гнев.

– В любом случае, – говорит он, когда Шон наконец останавливается, чтобы перевести дух. Клеменс таращится на мальчишку, будто тот только что сотворил магию собственными руками. – Ты уже решила, что плюсов от твоего выдуманного нового положения будет больше, чем минусов, а это не так.

– Выдуманного?

– Ох, хорошо! – Теодор сминает в руках скатерть, и та скользит по столу, а крупные клетки рисунка сворачиваются и ломаются под неправильными углами. – Ты вообразила себя спасительницей, бросаешься заявлениями, всеми этими «ведьмами» – и думаешь, что решаешь чужие судьбы! Я совсем не хочу, чтобы меня спасала ты, что бы ты под этим ни подразумевала, понятно?

Клеменс открывает от изумления рот. Шон делает то же самое, хотя Теодор полагал, что в этом вопросе мальчишка на его стороне. Может, он неправильно выразился? Какими еще словами нужно было бросаться в нее, чтобы она поняла, во что хочет ввязаться?

– Я что, – шипит Клеменс, – настолько слаба, чтобы оказаться ведьмой? Еще на прошлой неделе ты был бы счастлив узнать, что я одна из тех, кто способен спасти твою душеньку, а теперь воротишь нос, едва поняв, что это может оказаться правдой?

– Прекрати, – сердито отрезает Теодор.

Он встает, делает шаг назад от стола и устало прислоняется к подоконнику. За его спиной цветочные горшки с какими-то мелкими белыми кустиками отъезжают к окну вместе со стеклянными подставками, жалобно визжа.

Клеменс наблюдает за ним, поджав губы.

– Дело не в том, что я трус, и не надо делать такое лицо, я знаю, что на языке у тебя вертится именно это. Клеменс, пойми… – Теодор вздыхает, хватается пальцами за переносицу и сдавливает ее сильно, до белых точек перед глазами. Весь мир начинает плыть, будто погрузившийся под воду. – Ты возвращаешься от этого маньяка и начинаешь бросаться такими словами, что становится страшно. Не сама ты пугаешь, а то, что с тобой творится. Пойми, я уже видел такое: каждый раз какая-то глупышка начинает верить в свои слова. Они набирают в ней силу, наполняют ее чем-то древним и неконтролируемым. И каждый раз она сама себе становится врагом, и эта мощь убивает ее изнутри. Персиваль был прав, когда предупреждал тебя: слова несут в себе огромную силу, и с ними нельзя играть. Ты так легко, так просто соглашаешься с этим, говоришь: «Я ведьма», принимая на себя роль, которая, возможно, уготована совсем не тебе. Ты действительно хочешь стать ею? Зачем тебе эта угроза для собственной жизни?

Пораженная этой тирадой, притихшая Клеменс ищет поддержки в лице Шона, но тот, совсем потеряв контроль над собой, молча пялится на Теодора и теребит в руках ни в чем не повинную салфетку.

– Но ведь, – запинается девушка, – если я признаю свою природу, то смогу помочь вам обоим.

– Да не нужна нам твоя помощь! – вскрикивает Шон, бросая салфетку на пол. Клеменс дергается, словно мальчишка снова ее ударил, но теперь он выглядит хуже ее.

– Шон прав, – кивает Теодор. – Нам не нужна твоя помощь. Не такой ценой.

Клеменс переводит взгляд с него на мальчишку и обратно, сжимаясь на кухонном стуле все больше. Вздрагивает, опускает глаза вниз, на свои сцепленные в замок руки. И вдруг всхлипывает.

Наконец-то.

– Я устала от всего этого! – стонет она и прячет лицо в ладонях. Шон дергается к шкафчикам, достает оттуда новую кружку, чтобы наполнить ее соком, но Теодор мотает головой.