Глаза колдуна

– Я бессмертный, которого прокляли ведьмы, и я понимаю куда больше, чем вам кажется, – без запинки отвечает Теодор на привычное замечание. Не намереваясь и дальше слушать претензии, он плюет на все запреты и говорит с женщиной – второй раз за эту чертову жизнь! – свободно и без оглядки на любые возможные опасности. Сейчас он оправдывает себя тем, что эта женщина – тоже ведьма, в каком-то извращенном, неприятном для него значении, которое судьба исковеркала и выплюнула так, будто хотела посмеяться.

Оливия открывает рот, чтобы возразить, но так и не находит нужных слов. Теодор готов поклясться, что такой ее мало кто видел.

– Давайте не будем тратить время впустую, – вздыхает он и поднимает к косому солнечному лучу, отраженному в зеркале на стене, лист с записями Клеменс. – Это написала ваша дочь. Персиваль назвал ее Клементиной. Вам знакомо это имя?

При упоминании бывшего любовника Оливия дергается и морщится, плечи ее вздрагивают, словно она прямо сейчас ощутила холод, исходящий от всего его существа. Должно быть, незримое присутствие этого человека – кем бы он ни был – она чувствовала постоянно на протяжении всей жизни Клеменс. Неудивительно, что Оливия боится даже произносить его имя вслух. Впрочем, оправдывать ее Теодор не собирается.

Ответом его так и не удостаивают, поэтому, мысленно проклиная впечатлительную женскую натуру, он произносит:

– Когда-то давно я знал ведьму. У нее была дочь. Когда эта девочка родилась, ей дали имя Клементина. Ее постигла печальная участь. И, честно говоря…

Тут Атлас прикрывает глаза – искры костра на площади в Трали превращаются в яркие осенние листья на постоялом дворе старого Дублина, в длинные рыжие пряди волос, в золотую пряжку ремня.

– Честно говоря, мне придется признать тот факт, что… Как бы мне ни хотелось обратного, Клеменс похожа на ту Клементину, которую я знал когда-то.

Застывшая у кухонных дверей Оливия наконец-то ахает, прижимает руки ко рту. И тут же выдыхает, делая шаг к Теодору:

– Не думаете же вы, что я поверю вашим сказкам? Я не верю в реинкарнации, кармы и прочую чушь!

– И это говорит ведьма.

– Прекратите! – От ее резкого выкрика звенят посуда и маленькие сувенирные фигурки на полке камина. Она встает напротив Теодора, вся напряженная, как струна, указывает на него пальцем, так что ее острый ноготь вот-вот вонзится ему в глаз. – Вы повторяете это снова и снова, как будто от ваших слов небылицы вдруг станут правдой!

– Но он прав.

Сонная Клеменс спускается по лестнице из спальни, и ее неожиданный оклик вплетается третьей нитью в их разговор, и без того запутанный. Теодор и Оливия оборачиваются одновременно. Девушка оказывается перед ними, уставшая и теплая после сна, и в этот миг кажется Атласу совсем маленькой.

– Ты знаешь, что он прав, – повторяет она, кивая матери. – Не зря же он видит в тебе Нессу.

– Кого? – хмурится Оливия, а Теодор давится удивленным возгласом. Эта девочка слишком быстро все понимает.

– Нессу. Ты похожа на нее. Несса и Клементина – мать и дочь. Прямо как мы с тобой.

Клеменс садится на диван рядом с Теодором и деловито вынимает из его рук лист с записями. Просматривает их, зевает, откладывает в сторону. Ведет себя так, словно ничего сверхъестественного не происходит.

– Я не понимаю, – Оливия говорит это только теперь, наконец признавая свое бессилие, и Клеменс просто кивает ей.

– Знаю, – соглашается она. – Я расскажу тебе.

***

Сперва все кажется запутанной сказкой, настолько неправдоподобно звучит даже у нее в голове. До этого момента Клеменс не задумывалась, насколько сложно объяснять людям что-то, чего они не могут хотя бы вообразить, насколько неудобно пользоваться выражениями, которые больше подходят для сценариев фантастических кинофильмов. Бессмертные, ведьмы, проклятия. Теодор живет с этим веками, а простые смертные оказываются не готовы даже слушать подобное, если сами не верят в эти небылицы.

Хорошо, что она никогда не была простой смертной.

Клеменс сидит в читальном зале муниципальной библиотеки, обложившись всеми возможными фолиантами, которые смогла найти в этом отделе. Двенадцатый этаж книгохранилища сегодня почти пустует, только в дальнем конце, у широких панорамных окон несколько студентов с факультета искусств бурно обсуждают свой будущий доклад по судебному процессу в Салеме. Клеменс изредка слышит обрывки их речей и усмехается. Такие совпадения в последнее время случаются с ней все чаще и чаще, будто она вдруг стала сердцем водоворота в океане информации, и весь мир стягивает к ней слухи, шутки, окончания фраз, вырванных из контекста, и по капле собирает рядом с ней все, что могло бы помочь решить ее проблему.

Задачу. Клеменс обрывает себя на этой мысли и упрямо повторяет про себя: «Решить задачу. Это простая задача». Так легче думать, не отвлекаясь на переживания.