Глаза колдуна

– Вряд ли Персиваль кинется искать их на винодельне, но с ними там будет наша охрана. На всякий случай. И еще… – Оливия падает в кресло, сбрасывает с усталых ног туфли и, поднимая к дочери взгляд, добавляет: – Может быть, ты поедешь к отцу? Я пошлю с вами кого-нибудь из службы безопасности, они…

– Оставь их себе, – отрезает Клеменс. Она бы позволила себе выпад в сторону Теодора, но теперь, когда стали известны новые подробности запутанного дела, спорить с бессмертным кажется ей весьма нелогичным решением. – Теодор говорит, что в Англию мне нельзя, и я не хочу подвергать папу опасности. Со мной сейчас невыгодно находиться рядом, так?

Они обе молчат, и невысказанное согласие со словами Клеменс опускается им на плечи. Оливия вздыхает. Она кажется бледнее прежнего: страх и напряжение последних дней вытягивают силы и из нее.

– Как ты? – спрашивает женщина. – Мне жаль твоего друга, он…

– Не надо.

Клеменс мотает головой и дергается, словно мать каждым словом причиняет ей боль. Она же старалась не думать об этом, не вспоминать, потому что сейчас не время для скорби. У нее нет права расклеиваться и жалеть себя, пока маньяк Персиваль следит за нею из-за каждого угла.

С этими тяжелыми мыслями Клеменс бездумно принимает вызов на смартфоне, даже не глядя на экран. И тут же окунается с головой в ледяную панику. Холод разом проникает в ее тело вместе со знакомым голосом.

– Малышка Клементина? Ты уже отгадала мои загадки? Наш общий друг Джошуа дал тебе много подсказок.

Клеменс открывает рот в немом крике, рвано втягивает воздух. Теодор оказывается рядом с ней в считаные секунды и хватает за плечи руками ровно в тот миг, когда девушка готова сползти на пол от страха.

– Твое молчание красноречивее слов.

Клеменс почти видит улыбку с красными тонкими сосудами у бледных губ.

– Раз ты такая умная и все поняла, устроим свидание. Что скажешь, Клементина? – Он ждет ее ответа и усмехается в трубку, когда не получает его. – Ну ладно… Я помогу тебе принять верное решение. В твоем излюбленном английском городе есть антикварная лавка «Паттерсон и Хьюз». Встретимся там. Ее хозяин против не будет, я обещаю.

#32. Тик-так, тик-так

Стрелки огромных часов на белоснежной стене аэропорта ползут медленно-медленно, и Теодор нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Сидеть он не может, стоять – тоже, приходится ходить из стороны в сторону, гипнотизировать циферблат и мысленно проклинать всех богов, вместе взятых, а потом им же молиться.

– Все будет хорошо, – повторяет Клеменс фразу, явно призванную убивать всякую надежду, а не окрылять. Теодор кидает на нее злой взгляд и поджимает губы. Фомор ее задери, как так вышло, что он согласился с доводами девчонки и взял с собой, а не запер в доме, чтобы она держалась подальше от неприятностей?

– Раз ты так в этом уверена, – огрызается Атлас, – то сообразила бы нам телепорт. Взмахни волшебной палочкой, перемести нас на острова, как твоя любимая Гермиона… Сделай хоть что-то!

Она на мгновение прикрывает глаза – заходящее солнце ложится на ее щеку оранжевым мазком – и открывает их, прозрачные, чистые, как родник в лесу.

– Бен жив, – говорит она. – Верь мне.

От бессильной ярости на себя – не стоило соглашаться с ней, не стоило тащить с собой! – и злости на девицу, которая теперь не желает никому подчиняться и сама лезет в самое пекло, он готов выть, но вместо этого лишь кивает.

Теодор должен поверить словам ведьмы, отказаться от данного самому себе обещания. Всего раз, ради Бена.

Клеменс хочет что-то сказать, но он закрывает ей рот ладонью, грубо, резко, чтобы она не успела обронить ни слова.

– Нет, – отвечает Теодор на ее немой вопрос. – Ты остаешься здесь.

Он уверен, что Оливия с ним согласится, – и та не разочаровывает.

– Ты остаешься, – повторяет она за Атласом. Встает, делает решительный шаг в сторону дочери, зажатой в руках бессмертного, как в капкане. Клеменс дергается, мычит прямо ему в ладонь. Определенно ругательство, определенно не подходящее воспитанной девице ее возраста.