Глаза ночи

Френсис Ксавье Домингес, тридцати пяти лет, был сыном мексикано-американских родителей, причем его семья жила в юго-западном Техасе задолго до того, как Техас стал частью Соединенных Штатов. Его тезка, испанский святой Френсис Ксавье, был другом Святого Игнатия Лойолы в шестнадцатом веке и помогал Игнатию в организации Ордена Иисуса. Подобно своему тезке, Ксавье тоже стал священником-иезуитом, но он не был святым. Его священничество до сих пор было весьма беспокойным. Острый интеллект и глубокая духовность часто приходили в столкновение с огненным, страстным темпераментом. Ему было очень трудно соблюдать данные им самим обеты бедности, послушания и чистоты: бедности, потому что он происходил из семьи землевладельцев среднего достатка и был вынужден распрощаться с мыслями о наследстве, когда присоединился к Ордену, но тем не менее всегда ясно видел, какую пользу могли бы принести его деньги, если бы он мог их соответствующим образом израсходовать; послушания, из-за сильной воли и врожденного бунтарства; и чистоты, потому что он обладал неистовой сексуальностью. Ксавье прекрасно знал, что доктор Фрейд сказал бы, что иногда бьющая через край энергия, которая позволяла ему добиваться поразительных свершений, шла от сублимации. Он был уверен в том, что доктор Фрейд прав.

Номер 622 был последним из его достижений и первым достижением в новом для него качестве отца К. Всего лишь в прошлом году Ксавье разрешил мучившую его проблему с обетом бедности и большую часть проблемы с обетом послушания, покинув Орден Иезуитов. В качестве «мирского» священника он все еще служил мессу и отправлял таинства, и если бы был приписан к какому-либо приходу, то получал бы небольшую зарплату. Вместо этого он предпочел остаться независимым священником и предъявил права на доход от своего опекунского фонда. На этот доход он купил и продолжал содержать номер 622 в качестве убежища для бездомных. Он стал бродячим священником, подчиняясь только епископу, который дал ему разрешение на его деятельность.

Поначалу Ксавье приходилось выходить на улицы и уговаривать людей пожить в 622 — он ожидал, что бездомные будут с подозрением относиться к его начинанию и стоящим за ним мотивам, и был прав. Но теперь все изменилось. О его доме уже прошел слух, и они сами находили его точно так же, как это сделала Бренвен Фарадей. Все чаще и чаще он думал о вашингтонских бездомных, и особенно о несгибаемых, убежденных бездомных, как о своем собственном приходе. Как минимум раз в месяц он одевался как священник, которым он на самом деле и являлся, в черный костюм с католическим воротничком, и отправлялся на Капитолийский холм лоббировать в пользу своих беспомощных прихожан. Иногда, если ему надо было произвести впечатление на конгрессменшу или заручиться поддержкой какой-либо сотрудницы-женщины, он без всяких угрызений совести надевал перетянутую широким поясом длиннополую сутану, которую привык носить, еще когда учился в течение трех лет в Риме, и дополнял ее длинной пелериной, если на дворе была зима. Ксавье не был тщеславным, но знал, как он выглядит в этом наряде и какое впечатление производит на женщин. Он говорил себе, что цель оправдывает средства.

Женщин влекло к нему, а его к ним. Безбрачие всегда было тягостно для Ксавье, и он думал, что оно будет тягостно для него всегда, если только не случится чуда, и Церковь не изменит свои правила и не разрешит священникам жениться. В конце шестидесятых он, уже заканчивая колледж, влюбился в молодую монашку, и их связь продлилась два года. Это вовсе не было необычно; многие из его современников делали то же самое. Ксавье и монашка думали о браке и в конце концов поняли, что ни один из них не желает отказываться ни от своей веры, ни от карьеры. По взаимному соглашению они разорвали отношения, и монашка как ни в чем не бывало закончила свое обучение и вернулась к своей религиозной жизни. Сейчас она была администратором в госпитале, которым руководил ее Орден, в Сиэтле — на каждое Рождество она посылала ему открытку. Однако для Ксавье все прошло вовсе не так гладко. Он был глубоко потрясен и с тех пор часто находился в каком-то состоянии войны с самим собой.

— Бренвен Фарадей. — Ксавье прошептал ее имя. Ему следовало бы забыть о ней, и он знал это, но вместо этого вынул листок бумаги из кармана рубашки и посмотрел на ее имя и номер телефона. Ее тоже потянуло к нему, он почувствовал это и увидел по глазам. Невероятные глаза! Цвета пустынной бирюзы. А волосы, такие черные, с поразительной седой прядью в них — он задумался, какой они были длины, когда не были затянуты в пучок. У нее такая нежная, такая белая кожа. Лицо в форме сердца. Губы как бархатистые розовые лепестки, нежные и мягкие, а не твердые и блестящие от помады. Кто она? Почему не захотела сказать ему, зачем ей Сестра Эмеральд Перл?