Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Яблоко сильно ударило Реджа в грудь. Я услышал это – настоящий глухой удар. Попади оно в лицо – и сломало бы старику нос.

Есть в тюрьме такая фишка – заключенные, собираясь затеять драку, смазывают себя маслом, чтобы быть скользкими.

Этот парень был как член жиголо в вазелине. Мы изо всех сил пытались запереть его, даже когда к нам присоединились еще четверо или пятеро. Поэтому я пнул его по ногам. Бах! Он с силой ударился об пол. Я тоже упал, его мерзкое дыхание ударило мне в лицо. Раздался жуткий треск, когда моя голова отскочила от пола. Я почувствовал, как у меня распухает глаз. Зэка снова уволокли, на этот раз в изолятор.

На следующее утро я вошел в офис с огромным фингалом. Редж сидел ко мне спиной, широко раскинув руки, и рассказывал, как врезал этому зэку. Как только Нобби Нобблер увидел меня, он все понял.

– Так ты врезал ему правой или левой? – спросил он.

Маленький засранец пытался вырубить Реджа яблоком – но ему уже шестьдесят лет, и он готов к отставке, так почему бы не рассказать историю о битве? Я подошел к чайнику, повернувшись к нему спиной, а Нобби все еще подзадоривал его. Рассказывая свою историю, Редж все больше и больше возбуждался. Люди уже посмеивались – те, кто увидел мой фингал. Я взял свой напиток и сел, глядя прямо на Реджа своим невредимым глазом. Посреди рассказа он посмотрел по сторонам, и комната взорвалась от смеха.

– Черт, – сказал он, обхватив голову руками.

Редж Урвин извинялся каждый день и через три месяца ушел на пенсию.

Парень, которого я назову здесь Космический Кадет, был одним из тех, кто прошел прямо через крыло G, блок, куда поступают только что прибывшие, так что мы знали, что он будет настоящим наказанием. Я так и не узнал, за что его посадили; он был подследственным, мог вытворять что угодно. Он говорил, что инопланетяне в камере угрожают телепортировать его. Однажды утром он явился к нам на двойки, весь такой летящий, как воздушный змей, судя по виду, под ЛСД. С ним невозможно было разговаривать – он смотрел куда-то в самые дальние уголки Вселенной.

В обед мы обслужили сначала четверки и тройки, настала очередь двоек. Я заглянул в камеру Космического Кадета и увидел, что он режет себя.

Кроме меня в нашем блоке в тот день дежурил Дилан, молодой офицер, с которым мы вместе начинали, бывший морской пехотинец, и мы с ним хорошо ладили. Но, эй, он только что заступил, а у меня заканчивалась утренняя смена, и я хотел поскорее отправиться домой. Этот странный заключенный не умирал – он только пытался, а мне не хотелось возиться с бумагами. Поэтому я шагнул в следующую камеру, и Дилан, не заметив ничего, отпер Космического Кадета. Я не горжусь этим, но в тот момент мне это казалось хорошей идеей. Когда зэк вышел в коридор с окровавленными руками, как только Дилан дотронулся до него, он начал размахивать руками, и мы принялись за дело. Нас учат удерживать заключенных на ногах, но почти при всех сдерживаниях, в которых я участвовал, в итоге заключенных опускали на пол. Потребовалось шесть или семь сотрудников, чтобы утихомирить этого парня. Мы не надели сразу на него наручники, а в нем проснулась та сверхъестественная сила, которую заключенные получают, когда находятся в этом состоянии – одержимось демонами, как сказали бы в Средневековье. Этот парень вообще-то был высокий, но не качок, никакой мускулатуры.

Я изо всех сил старался надеть на Космического Кадета наручники, кто-то держал его голову, кто-то – ноги, но он продолжал брыкаться. В какой-то момент он порвал мою рубашку. Я пошел смыть кровищу с рук и шеи – это могла быть и моя кровь, и чья-то еще.

Когда я вернулся, они еще не закончили, и я снова оказался верхом на парне. Тем временем остальные заключенные все еще хотели есть, поэтому мы отправили его в медицинское отделение. До него было всего сто метров, но нам потребовалось еще двадцать минут, чтобы миновать меньше чем полпути, хотя он уже был в наручниках. Обычно игра заканчивается, когда их руки оказываются за спиной, но не в этот раз.

В конце концов мы поместили его в камеру постоянного наблюдения – с двухстворчатыми дверями, из плексигласа, чтобы можно было смотреть сквозь них. Однако старшая медсестра велела нам не оставлять его одного – он был слишком опасен, – так что нам пришлось тащить его немного дальше к изолятору. В итоге прошло уже полчаса с тех пор, как мы вошли в его камеру сегодня, а шестеро или семеро из нас все еще обливались потом, и мы снова отправились в путь, а этот парень брыкался, как черт. К тому времени всех остальных отправили в их камеры, и заключенные в изоляторе подбадривали его: «Давай, парень, давай!»