Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Из всех, с кем я когда-либо работал в крыле К, за исключением, возможно, Пита, Нобби был моим самым любимым напарником. Он был просто превосходен. Однажды около четырех часов пополудни к нам перевели парня из медицинского отделения, коренастого иностранца, которого мы поместили в последнюю камеру. Он порезался. По моей шкале от одного до десяти он получил бы тройку. В больнице сделали все, что могли, и он вернулся к нам, хотя не хотел этого. Он все еще находился на протоколе ОУЗКР (оценка ухода за заключенными и командной работы), который офицеры заполняли четыре или пять раз в день, если считалось, что заключенный находится в опасности, и было нужно присматривать за ним. Там отмечался прогресс заключенного, что выдавалось после первоначальной оценки личности, когда составлялся план лечения для обеспечения безопасности.

В дверях камер есть смотровая панель – вертикальная щель за металлической заслонкой, чтобы было видно, что происходит внутри. Я заглянул в камеру, а он сидел в углу, этот парень. Пробыл с нами всего полчаса, а уже раскачивался и резал себя острым предметом, который где-то нашел. Царапины – ну, может, чуть больше. Было немного крови, но – он не видел меня – парень плескал воду на руку, из чашки, чтобы было похоже, что крови много. «Черт бы тебя побрал, – подумал я, – персонал крыла этого не потерпит. Он возвращается в медицинское отделение». Но тот, кто его найдет, будет заполнять кучу бумаг, поэтому я вернулся и прислонился к лестнице. Я не злодей – было видно, что парень не умирал. Нобби, который как раз заваривал чай, подошел и протянул мне кружку.

– Ты проверил этого болвана? – спросил он, прихлебывая чай.

Я покачал головой, мол, нет, не проверил. Поэтому он подошел туда – с чаем в руке – и заглянул в камеру. Должно быть, он простоял так добрых десять секунд, прежде чем оглянулся, скорчил рожу и сказал, что я козел.

– Эй, полегче, – сказал я немного обиженно.

– Ты козел, Сэмворт. Но сначала я допью чай.

Через несколько мгновений в крыло пришла офицерша, сопровождавшая заключенного, как это бывает в тюрьме строгого режима. Это называется прогон. Вы носите с собой рацию, просите разрешение на перевод, один офицер сопровождает максимум восемь осужденных. Она хотела узнать, все ли в порядке с тем парнем, которого она привезла из медицинского отделения раньше – того, что с бакенбардами, как у принца Альберта. Мы заверили ее, что с ним все в порядке, зная, что пол его камеры, скорее всего, уже превратился в кровавую реку. Почувствовав что-то неладное, она сама пошла посмотреть на него.

– О боже! О боже! Он перерезал себе вены! – крикнула она и нажала на кнопку тревоги.

Тюрьмы – как плавательные бассейны, в них нельзя бегать, но внезапно там оказалось полно людей, «которые спешат». Нобби Нобблер тяжело вздохнул.

– Твою мать. Не зови медсестру, – сказал он. – Я отведу его в больничку.

Мы обернули ему руки парой полотенец и повели в медицинское отделение.

Работа в тюрьме довольно жесткая во многом: вы плохо едите, спите, живете и частенько слишком много пьете. Нобби редко брал с собой что-нибудь на ужин. Если у меня была лишняя порция, я отдавал ее ему или приберегал пару сосисок с раздаточной. Одно время он вдруг «подсел» на апельсиновый сок, и он начал приносить по литру каждый день. Однажды он сказал мне: «Эй, Сэмворт, если хочешь попить – просто спроси». Я сказал ему, что не понимаю, о чем он.

– Он исчезает из холодильника. Там осталось немного сока, но, когда я вернусь к холодильнику, уже не будет.

Я предложил ему перелить немного апельсинового сока в бутылочку и разбавить оставшуюся часть пакета водой. Идея ему понравилась, но он пошел еще дальше. Он начал туда ссать. Так продолжалось полгода. Каждый день, обычно во время запирания камер, мы смотрели друг на друга и говорили: «Интересно, кто сегодня попил?»

Это может показаться довольно мерзким, но юмор – отличный способ справиться с работой в тюрьме. Если вы поржали и никто не пострадал – это был хороший день в Стрэнджуэйс.

Как-то утром я был с Нобби Нобблером в крыле К, когда увидел очередного знакомого среди заключенных. Его звали Джонни Гелл, и я когда-то встречал его в изоляторе в Форест-Бэнке.

Невысокий, плотный, рыжий и неряшливый, он был адски агрессивен. В Форест-Бэнке он провел пару недель в психиатрическом отделении средней безопасности, прежде чем его отправили обратно. Он напал на трех медработников – двух мужчин и одну женщину, – и один из них потом загремел в больницу. Он даже как-то уложил меня на пол в Форест-Бэнке, хорошенько ударив сзади. Меня потом качало туда-сюда, когда я отпирал дверь его камеры, чтобы запихнуть его внутрь. Его сдерживали три офицера – и он все еще дубасил меня. К счастью, парень, с которым я работал, был просто огромным и быстро поставил его на колени. В тюрьме с самого начала Гелл показал себя жестоким и непредсказуемым человеком. Две недели спокойствия, а потом он без предупреждения нападает на какого-нибудь ублюдка. Бам! Он был из тех, за кем действительно приходилось следить.