Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Некоторые из самых адекватных и воспитанных парней, вроде тех, которым доверяли работу тюремных уборщиков или что-то в этом роде, могли выбиться в лидеры. Они могут торговать наркотиками или куревом, избивать людей, если те переступают черту, и так далее. Они тоже берут людей под свое крыло. В тюрьме всегда существует своя иерархия, иногда два или три парня образовывали сложный союз, подстраиваясь под то, что делает другая группа. Отношения между людьми здесь могут быть довольно сложными, но всегда есть кто-то, кто дергает за ниточки. Мы, офицеры, ни к кому не относились по-особому, но знали, что заправилы не дремлют и преступный мир может быть очень страшным.

Их репутация здесь может быть отражением того, что происходит снаружи, вроде взаимных врагов и общих друзей. Но даже тогда есть возможность использовать динамическую безопасность, чтобы добиться того, что нужно. Можно сказать: «Слушай, разберись с этим своим парнем-задирой, или мы переведем его на базовый», и главарь пресечет это в зародыше, потому что не захочет потерять «солдата». Бедные и богатые – это другая иерархия, хотя в этом случае различие не так сильно, как вы думаете. Внутри полно крутых ублюдков – уличных бойцов, с внушающей страх репутацией, так что это не уникальный талант. Я помню одного зэка, очень сложного парня, который мог избить любого до полусмерти. Он не мог победить в драке против четверых девятнадцатилетних мальчишек, которые избили его, а потом облили кипятком и засыпали сахаром.

В первые годы моей работы в крыле К у нас этот динамичный аспект безопасности был превращен в своеобразное искусство. Если назревали неприятности, именно отношения между персоналом и заключенными были ключом к исправлению ситуации. Если надвигалась буря – было видно сразу. Парни начинали поглядывать друг на друга, смотреть на тебя немного по-другому; ты шел в камеру, и, конечно же, было ясно, что что-то не так. Только что атмосфера была оживленной, и вдруг – тишина.

Заключенные не любят стукачей, но если это в их интересах, они дадут тебе знать.

«Мистер С., загляните в камеру номер семнадцать». Зэк может сделать это, потому что мы хорошо ладим, но еще он не хочет неприятностей. Как только раздается сигнал тревоги, первое, что делают офицеры, – это закрывают заключенных в их камерах. В идеале, как только проблема решена, все выходят наружу, но чаще всего из-за нехватки персонала людей закрывают до самого вечера. Никто не выходит позвонить жене, принять душ или покурить.

По утрам все крыло обычно было очень тихим. Субботы и воскресенья тоже, как правило, проходили мирно, учитывая, что никто не ходил на работу и многие валялись в постели весь день. Никто не спешил что-либо делать; это похоже на то, что происходит на свободе по выходным. С достаточным количеством персонала они были даже скучными, честно говоря. Оставаясь в блоке, а не запертым в камере, с восьми до половины четвертого… ты не хочешь бунта, но, черт возьми, есть только так много чая и ничего больше – какая тоска. А потом внезапно все бросаются во двор, как будто кто-то кинул туда пакет с наркотиками. Так что да, смены могут быть скучными, но все может измениться в один момент, в любое время дня и ночи. Именно это и делало работу тюремного офицера такой нервирующей и – по крайней мере, время от времени – такой захватывающей.

В первые два года работы в крыле К, когда персонала хватало, мы работали в парах, подстраховывая друг друга. Часто я работал с Прицепом Питом, а иногда с Нобби Нобблером, парнем, который определенно был себе на уме. Нобби тогда было лет сорок, и он был крупным парнем – около 114 кг, – хотя впоследствии сильно похудел из-за болезни. Пожалуй, он не был самым крутым парнем на планете – не все там были бывшими военными офицерами, – но был смелым и отлично общался с зэками, Нобби был по-настоящему забавным ублюдком. Любой, кто может принести хоть немного юмора в тюрьму, будет популярен там, потому что больше смеяться не над чем. Если, конечно, это не шутка над тобой. Иногда он нарочно устраивал какое-то дерьмо, этот Нобби, он словно бросал в тебя словесные ручные гранаты.

– Ты что, позволишь им уйти безнаказанными? – спрашивал он, заводя и подстрекая кого-нибудь.

Я думаю, что заключенные восхищались его смутьянством.

Как и всем остальным, сначала я ему не понравился. Он человек с хорошим вкусом. Но через некоторое время мы поладили – у нас оказалось много общего. Мы не общались вне тюрьмы, но наши смены всегда проходили хорошо. Если мы вдвоем дежурили в блоке и один из нас шел за жрачкой, он говорил об этом другому. Когда кто-то шел звонить, то предупреждал. Сходить в туалет – та же история. Некоторые могут подумать, что это слишком, но наши подопечные были действительно сложными парнями. У нас было сорок камер для наблюдения, и всегда нужно было знать, где находятся коллеги – на случай, если кого-то из них затащат в камеру.