Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

И вот он был в крыле К. Только на неделю, сказал Гелл, он сказал, что выйдет отсюда в пятницу. Это был понедельник. Я предупредил Нобби: «Не вздумай лезть к нему» – и пошел к Берти.

– К нам поступил парень, которого тут не должно быть, – сказал я. – Он должен быть в изоляторе. Он не очень хорошо уживается с людьми, лучше отправить его в одиночку. Он обязательно кого-нибудь обидит.

Берти связался со службой безопасности, и те подтвердили сомнительное прошлое этого зэка. Гелл уже некоторое время не попадал в тюрьму, но в его деле были записи о протестах с отказом от личной гигиены, поджогах камер, нападениях на персонал и заключенных.

– Да, он тот еще засранец.

Однако в изолятор брать его не хотели. Даже Берти не смог убедить их, поэтому поднялся наверх, чтобы встретиться с капитаном Харрикейном, начальником тюрьмы.

– Пока заприте дверь, а позже мы его переведем, – сказал тот.

Еще два дня этот парень оставался в крыле К, так что мы действительно заперли его и держали, как в изоляторе, следуя своему обычному распорядку. Пару раз его приходилось сдерживать. Он был гораздо сильнее, чем можно было подумать, глядя на него. Однажды утром Нобби разговаривал с Берти в коридоре, когда я увидел, что ко мне направляется не кто иной, как Гелл. Поначалу я ничего не понял, но потом вдруг до меня дошло: «Кто, черт возьми, его выпустил?» Инстинктивно я ощутил, что что-то не так, и, когда он проходил мимо, краем глаза заметил, как изменилось его лицо. Но слишком поздно – бам! Он снова ударил меня, прямо в челюсть, и чуть не снес голову с плеч.

Я удержался на ногах – не знаю как – и, должно быть, прошел пару метров. Теперь Гелл стоял позади меня, так что я смотрел не на него, а на Берти. Он был в шоке. Нобби обернулся, я обернулся, а Гелл сверлил нас взглядом: было похоже на фильм «Ровно в полдень», только он был из банды Клэнтона-Маклори и уже выпустил первую пулю. Зэк, должно быть, думал: «Почему он все еще стоит?» А я совершенно определенно подумал: «Ты труп, парень. Ты уже второй раз застаешь меня врасплох».

Он сорвался с места, побежал прочь, и я последовал за ним к лестнице в конце блока. Там были двери, запертые на два замка. Когда я догнал и треснул его, у меня получился мощный такой регбийный удар в плечо, и он сильно ударился об пол.

Почти сразу же, как только мы приземлились, я почувствовал, что Нобби – все его сто четырнадцать килограммов – обрушился на меня. Я был на Гелле, а Нобби – на мне. У нас был очень хороший уборщик – пол сверкал, как стекло, слой за слоем полированный, пахнущий мятой: мы проскользили по нему четыре или пять метров, как на катке.

То, что произошло дальше, было чем-то похоже на автокатастрофу: все воспринималось как в замедленной съемке. Мы словно создали некий импульс. Мы втроем скользнули в сторону железной решетки. Я закрыл лицо рукой, Нобби пригнулся, а Гелл поднял голову – как раз вовремя, чтобы удариться о горизонтальный прут. Железка срезала кусок кожи с его тупой башки, как ложка снимает скорлупу с вареного яйца.

Начался настоящий хаос. Звенел сигнал тревоги, и к тому времени, как мы остановились, подкрепление уже было на месте. Берти пришел в себя, выкрикивая приказы, и кто-то поднял меня и похлопал по щекам, что было не очень умно, учитывая, что челюсть все еще болела. Честно говоря, я был просто в шоке. Так или иначе, на этом дело не кончилось. После первого удара Гелл лежал тихо, но потом снова начал драться – половина его головы, возможно, и отделилась, но он не собирался сдаваться. В конце концов его подняли на ноги, водопад крови хлынул ему в лицо. Кровь, казалось, была повсюду.

Гелла зашили и наконец отправили в изолятор. О случившемся поставили в известность начальство и направили рапорт в полицию, но никакого расследования не последовало. Если речь идет о нападениях на тюремных служащих – они реагируют редко. Фактически он вышел, как и планировал, в пятницу, на следующий день, подписав отказ от медицинской помощи. Когда он миновал КПП, он все еще был весь в крови, а его голова ужасно отекла. Медсестры мало что могли сделать, кроме как предложить ему обратиться в больницу.

Берти велел отвезти меня в клинику. У меня пульсировала челюсть, и к тому же появилось подозрение, что я вывихнул ногу. Тамошний врач не удосужился сделать мне рентген, просто заставил скорчить несколько гримас, и за неделю у меня развился тризм[23]. Позже выяснилось, что я расколол череп этого ублюдка. Это огорчало меня добрых полгода. В итоге этот инцидент так и не вызвал никаких действий. Но я, в общем-то, был не из тех, кто жалуется.

В воскресенье я позвонил Губке Бобу. «Какого хрена ты мне звонишь? – спросил он. – Не геройствуй, перезвони через неделю». И положил трубку. Хорошие были времена.