Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Об этом случае, слава богу, я только слышал, но не присутствовал, зато в другой раз меня вызвали на тренировку в крыло Е, где был задействован один из наших инструкторов из группы контроля и сдерживания. Они сказали мне, что есть парень, который всю ночь дебоширил, и они хотели его убрать. Это будет работа «Торнадо», и, как самый большой там, я получил щит. Наконец-то хоть какая-то движуха! Надо отдать должное инструктору – он здорово потрудился, чтобы нас раззадорить. Адреналин зашкаливал. Мы собирались изуродовать этого придурка, утащить его из крыла и заставить немного поорать – в назидание остальным. Возможно, это покажется чересчур и не следует понимать буквально, но, как мы уже видели, нужно быть готовым ко всему. Когда мы добрались туда, я открыл заслонку, ударил щитом по двери и крикнул ему: «Назад, в камеру!»

Внутри было темно, и я никого не видел. Кто бы там ни был, он мог прятаться, готовый пустить в ход оружие. Тут уж ничего не поделаешь: мы ворвались внутрь и обнаружили, что Гарри Мак сидит на койке и рыдает.

Я остановился. Остальные парни тоже. Он обхватил голову руками и сотрясался от рыданий. Инструктор позади нас кричал: «Валите его!» Но мы просто спросили парня, что случилось, и спокойно отвели его в изолятор. Но там он был не нужен, потому что всех бесил, и его отправили в медицинское отделение. И первое, что я сделал, – конфисковал его шампуни и гели для душа.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

– У тебя уже был подобный случай, – ответил я.

Однако проблема была не в бутылках с шампунем, а в том, что у него были все эти религиозные идеи, и он не стеснялся ими делиться. Большинство пациентов просто слали его куда подальше.

– Передайте этому придурку, – сказал один из них, насильник и убийца, – что я не хочу, чтобы он говорил со мной об исламе. Я его вздерну, если он будет продолжать.

Я вмешался, и проповеди прекратились.

Во многих отношениях, однако, такие, как Мак, были верхушкой айсберга. Ну да, новообращенные были чересчур пылкими и раздражающими в принципе, но на самом деле радикализация вызывала куда худшие скрытые проблемы. И об этом у меня тоже есть пара историй.

Первая – про Адза, азиатского парня, с которым у меня были общие друзья и коллеги в Шеффилде. Мы не были приятелями, но наши пути иногда пересекались. На самом деле он был членом команды, которая появилась со стрелками в ночном клубе, когда я стоял на пороге – во второй раз, когда мне приставили пистолет к лицу. Я снова столкнулся с ним во время сверхурочной работы в крыле В, где его обвинили в том, что он послал сообщение с угрозой обезглавить кого-то, и отправили в изолятор в качестве наказания. К этому времени мы были «приятелями, а не друзьями», как говорят в тюрьме. Раньше мне нравилось болтать с Адзом, эти беседы помогали взглянуть на мир немного иначе. Это было уж точно интереснее, чем слушать какую-то старую зануду в офисе. Будучи праведным мусульманином, он клялся, что больше не будет совершать злодеяний, тем более что срок его заключения подходил к концу.

– У меня красивая жена, дети и родители, которые говорят, что, если я совершу еще одно преступление, они отрекутся от меня…

Так что же произошло, спросил я, когда мы снова встретились.

– Это просто дурная кровь, – сказал он. – Я знаю, кто за этим стоит, – и он подтвердил мои подозрения, что в учреждении строгого режима и тюрьмах долговременного содержания вербуют исламских фундаменталистов. Новичков всячески поощряли присоединиться. Скажешь «нет», и давление на тебя будет усиливаться. Это была растущая проблема на национальном уровне, говорил он. Адз рассказал мне о двух парнях, которых облили горячим растительным маслом в Уайтмуре, тюрьме строгого режима в Кембриджшире, где около трети заключенных были мусульманами. Это ужасное событие, как ни крути, но оно не попало в заголовки газет. Порыскав в интернете, я прочитал соответствующий репортаж в The Daily Telegraph от 2012 года, где сообщалось, что тюремные офицеры из Уайтмура признали, что у них есть политика «умиротворения» по отношению к «могущественному и растущему контингенту». У них там были общие кухни, где можно было сделать карри и тому подобное, но никто не осмеливался готовить там свинину или бекон. Это звучало пугающе.

Еще один белый парень, которого я знал по Солфорду, настоящий жестокий ублюдок, осел в крыле К после многочисленных переводов из другой тюрьмы строгого режима. Я был на сервере крыла К, работая сверхурочно в медицинском отделении, и, проходя мимо, заметил, что он выбрал халяльную еду. Позже я проверил его религию в компьютере и, конечно же, нашел, что искал.

– А что это за мусульманские штучки? – спросил я.

– Дело не в религии, – сказал он. – Когда я попал сюда, мне сразу начали промывать мозги. Поначалу это было похоже на дружеское подшучивание. Я могу драться, но не могу сражаться с тридцатью людьми.

Им потребовалось три месяца, чтобы сломать его, и все закончилось тем, что он перешел на базовый режим.