Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

– Я больше не могу, меня весь день колотят, – сказал он. – Я слишком стар. Я хожу на молитвы, и видно, что я изучаю Коран. Мне просто нужно отсидеть свой срок до конца. Речь идет о выживании. Там много чего происходит.

Он предсказал, что скоро те, кого показывают в новостях, взрывающие других людей и наезжающие на пешеходов, будут белыми, как он – Джон Смит из Солфорда, Лидса, Рочдейла или откуда-то еще. Люди без семьи – наркоманы, может быть, – которые просто пытаются выжить.

– Они поглощают уязвимых, – сказал он. – Засасывают и поглощают.

В тюрьмах существует определенная угроза, которую нельзя предотвратить, ходя на цыпочках из страха перед исламом.

Похожая история с сексуальными преступлениями, как мы видели с теми бедными девушками в Ротерхэме в прошлом году. Раньше, если прийти в крыло, можно было увидеть, что подавляющее большинство сексуальных преступников – белые. Когда я уходил из «Манчестера», белых и азиатов там было примерно пятьдесят на пятьдесят. Конечно, я не знаю точно, сколько из зэков было радикализировано, но именно так обстоят дела в тюрьме. Если правоохранительные органы хотят противостоять этому, они должны иметь кого-то под прикрытием в каждой тюрьме строгого режима, где большинство заключенных в настоящее время может общаться с кем угодно, без контроля. Может быть, пора строить отдельные тюрьмы для террористов, где такая деятельность может быть изолирована и сдержана.

Исламские радикалы действуют как бандиты, и речь здесь о власти и контроле, а не о религии. У нас в тюрьме работали имамы, и они были хорошими людьми. Но один из них – косвенно – был ответственен за зрелище, мысль о котором до сих пор заставляет меня содрогаться. Макс Хэслэм был всего лишь парнем, оказавшимся не в том месте, ему был двадцать один год, и он стал жертвой бандитского преступления. У него была нормальная жизнь: девушка, маленький ребенок и мать, которая любила его. Приняв его за другого, на него напали бандиты и в результате нападения серьезно повредили ему мозг. Такие люди, как этот парень, не должны сидеть в тюрьме. Он должен был остаться с семьей, пока для него не нашлось бы место в отделении неврологии в больнице.

Люди с поврежденным мозгом могут стать расторможенными и вести себя неадекватно. Такие травмы иногда приводят к тому, что им трудно отличить правильное от неправильного.

Макс был похож на ребенка, что делало его особенно популярным среди женщин в Стрэнджуэйс.

– Макс, ты должен быть в своей камере, – говорили они. – Тебе нужно принять душ.

И он делал это. Он сидел за изнасилование, напал на подружку своего приятеля. В конце концов обвинение так и не дошло до суда, полагаю, из-за его состояния.

Физически он был глыбой, но иногда вел себя как строптивый подросток. Однажды, хвастаясь – как он думал, – парень рассказал другим заключенным, за что его посадили. Здесь, в медицинском отделении, мы позволяли уязвимым заключенным общаться с обычными зэками – потому что могли хорошо контролировать это, хотя вообще-то правилами это запрещено. Обычно такое не вызывало у нас особых проблем, но если кто-то начинает хвастаться, что он насильник, – это совсем другое. Ради его же безопасности нам пришлось приставить к нему троих офицеров.

Вскоре я уехал в ежегодный отпуск. Я не обвиняю тех, кто работал там, пока я отдыхал, но из-за того, что он был таким неуклюжим, они почти не выпускали его из камеры. Он все больше и больше времени проводил за дверью, в комнатке размером с ванную, вдобавок он разбил телевизор. Так что он был под замком, с поврежденным мозгом, без телевизора, двадцать три часа в сутки. Когда я вернулся из отпуска, он был уже сам не свой.

Многие тюремщики, возможно, попытались бы остаться в такой ситуации профессионально отстраненными и холодными, но моя эмоциональная защита уже трещала по швам, и я не мог не принимать все происходящее близко к сердцу. За время его пребывания в медицинском отделении я трижды встречался с его матерью. Из-за всех этих обстоятельств она видела его во время обычных визитов в амбулаторном отделении внизу. Она была прелестна, очень беспокоилась о своем мальчике. И видела, конечно, что его состояние постепенно ухудшается.