Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Когда наконец место в отделении неврологии нашлось, было поздно. Он обоссал весь пол и забил туалет, затопив свою камеру. Повсюду было дерьмо. Он разбросал жрачку – чипсы, лапшу и печенье. Она плавала в двух сантиметрах грязной воды. Воняло просто отвратительно. Я заглянул внутрь и увидел, что он стоит, как тошнотворная статуя Свободы, держа в руках Коран и запихивая в рот большие комки бумаги. Это было вдвойне странно, потому что он не был мусульманином – имам, должно быть, дал ему книгу. Он бы дал любому, кто попросил. Затем парень запил все это грязной водой. Я отправился в офис к дежурному офицеру.

– Ты что, не видел этого парня? Ты в курсе, что он делает?

Персонал отнесся ко всему этому довольно спокойно. На следующий день он должен был лечь в больницу, и это было бы самое лучшее место для него. Я не уверен, что они поняли то, что я сказал. Он ел Коран. Я видел всякие вещи в тюрьме – действительно ужасные, но этот момент навсегда врезался в мою память.

19. Потеря контроля

Недавно я прочитал статью, в которой говорилось, что в среднем тюремные служащие живут всего два года после выхода на пенсию. Два года! И не забывайте, что не так давно было решено, что они должны работать до шестидесяти восьми лет. Возмутительно. Вот пример того, с чем мы постоянно сталкиваемся в медицинском отделении.

Я был с Бумагомарателем и Никки, когда произошло вот что.

– Сэмикинс, – сказала старшая медсестра, – у нас парень в закрытой камере. Его поставили на протокол ОУЗКР и послали к нам сразу с приемки. Проверишь его биографию?

Я не всегда так делал, когда работал в других частях тюрьмы. Чаще всего это не имело никакого значения. В медицинском отделении, однако, были медсестры и уязвимые заключенные, так что стоило знать, если новички были насильниками, расистами или террористами. Я заглянул в компьютер и первым делом увидел, что зэк провел в изоляторе в ливерпульской тюрьме целых шесть лет. Этого было достаточно. За что бы там его ни приговорили – он был либо по уши в дерьме, либо особо опасен. Вскоре после прибытия к нам он нажал на кнопку вызова и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Было утро, еще никого не отперли, поэтому я выпустил его. Ошибка номер один.

Он вышел и сразу же направился ко мне. Этот парень не был большим, но он был здоров и молод – лет 25. Он посмотрел мне прямо в глаза. Сейчас начнется петушиный бой, подумал я. Нельзя лажать.

– Сейчас же отведи меня в изолятор.

Ему не понравилось новое жилье.

– Ты не пойдешь в изолятор, парень, – сказал я. – Ты теперь в медицинском отделении. Когда медсестры скажут, что ты можешь уйти, тогда и уйдешь.

– Верните меня обратно в изолятор, – сказал он снова, уже угрожающим тоном, сжав кулаки.

Адреналин подскочил, колени задрожали. К. К. сняла очки и отложила их в сторону. Я толкнул парня обратно в камеру, и внезапно началось сдерживание. К этому времени мне исполнилось пятьдесят, Никки было уже сорок пять, а Бумагомарателю – шестьдесят, и телосложение у него было так себе, маленький и пузатый – совсем не Конор Макгрегор[45].

Никки, как всегда, тоже ринулась в бой. Мне потребовался весь мой вес, чтобы уложить этого парня на пол, где мы в итоге оказались все вчетвером. Я вцепился ему в шею – не по учебнику, но это ненадолго помогло, пока он не стряхнул меня, извиваясь как угорь. Через полторы минуты прибыло подкрепление, и снова попытались прижать его к полу, ничего больше. Через минуту нам это удалось, но он продолжал бороться.

– Ах ты, жирный йоркширский придурок! – сказал он, огрызаясь. – Ты жрал слишком много гребаных пирогов.

Теперь он вернется в изолятор, этот придурок. Его желание исполнилось. Перевести его было нелегко: он сопротивлялся всю дорогу.

– Тебе нужно больше кардиотренировок, жирный ублюдок.

– Послушай, парень, – сказал я, – это не я тут пыхчу.

Как только мы передали его в изолятор, все изменилось. Он стал уступчивым и покладистым. Он был именно там, где хотел. И это был не больничный блок.

Когда мы вернулись в кабинет, Бумагомаратель был бледным как полотно. Он только что сцепился с парнем почти в три раза моложе и заслужил отдых. Никки плакала – ей тоже досталось. Но она была расстроена еще и потому, что нам даже не удалось его запереть: мы едва сдержали его.

– Я уже не та, да? – спросила она.

Для тюремного персонала такие физические нагрузки не являются чем-то необычным. Я уверен – станет еще веселее, когда мы приблизимся к шестидесяти восьми годам!

В течение следующих недель у меня выдалась пара смен в изоляторе, и как-то раз, наблюдая за прогулочным двором, увидел Угря, а он увидел меня. Думаете, он опять назвал меня жирным йоркширским придурком? Нет, не назвал.

– Все в порядке, мистер С.? – Теперь он знал мое имя.

– Да, все хорошо, а ты как?

– Хорошо.

– Хорошо.

– Без обид?

– Без обид. Что делаешь?

– Я на своем месте. Гуляю час. Я в ударе.

И он действительно был в ударе. Отжимания, прыжки… Он делал упражнения без остановки.

– Вам нужно больше заниматься, мистер С., – рассмеялся он.