Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Я не был счастлив уже долгое время, но перемены, которые произошли 1 марта, поставили точку над «i». Тюрьма Стрэнджуэйс изменилась до неузнаваемости. Я хотел уйти оттуда и попросил главного офицера, с которым ладил, чтобы меня перевели.

Стратегия перевода была построена так: я меньше работал там, где служба была напряженной, и переходил туда, где все было не так жестко. Крыло А казалось идеальным местом. Здесь мы немного похожи на солдат, которые уворачиваются от гранат и пуль в одну минуту, а затем уклоняются от депрессии в следующую, покидая зону боевых действий и возвращаясь в гражданские ряды. Это может быть очень трудно…

21. Пустота внутри

Переход на новое место не прошел гладко.

С первого дня в крыле А – 13 августа 2015 года – время на смене тянулось бесконечно, я постоянно чувствал себя в подвешенном состоянии. И дело было совсем не в офицерах. Один был жалким ублюдком, так что мы сразу поладили. Другая – моя любимица, надзиратель за уборщиками, как и я, была груба, словно камень, и крепко сбита, настоящая соль земли. Назовем их Джек и Вера.

Были и другие достойные офицеры, но к тому времени персонал по всей Стрэнджуэйс был демотивирован и устал от того, что его дурачат. Я не буду их осуждать. По большому счету тюремщики – это обычные люди. Подумайте о самом красивом свадебном приеме, на котором вы были, и вспомните гостей там. Все старше восемнадцати и моложе шестидесяти восьми – потенциальные тюремщики: ваша любимая тетушка, забавный дядя, тощий кузен и упрямая племянница. Но теперь среди персонала росло безразличие. Никто не получал никакой благодарности за то, что оказался на линии огня. Люди бездельничали во время происшествий, и я видел, как они молились, чтобы бури прошли без последствий. Это было в их глазах: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

При новом режиме администраторы были повсюду. В крыле А у нас была большая текучка заключенных – сотня в неделю, – потому что это место, куда поступают только что прибывшие. Когда они появлялись, нужно было выдать им постельные принадлежности: две хлопчатобумажные простыни и пару шерстяных желтых одеял зимой – вроде тех, какие были у вашей бабушки. (В настоящее время каждый заключенный может использовать постельное белье, привезенное из дома, во-первых, дешевле для тюрьмы, а во-вторых, стимулирует парней держать их в порядке.) Кроме того, им полагалось два чистых полотенца в неделю – правда, они не намного больше платочков, и большие парни ими могут вытереть разве что ногу.

То ли из-за дезорганизации, то ли из-за отсутствия финансирования, с самого начала было очевидно, что мы вступаем в черную полосу. Я умолял и брал необходимое взаймы – не крал – у других крыльев, и этого все равно было недостаточно. Понятно, что заключенные злились, а ведь это было крыло для новоприбывших, в котором должно было быть все. Я пришел в отчаяние.

Среди моих подопечных был один парень, находящийся под следствием, так что пока он мог принимать столько посетителей, сколько хотел. В компьютере, однако, было ошибочно указано, что ему уже вынесли приговор. Я звонил в административную часть каждый день и разговаривал с одной и той же девушкой, чтобы попытаться что-то сделать – для этого потребовался бы всего один щелчок мыши. После того как я приставал к ней в течение двух недель, она обвинила меня в домогательствах. Мне пришлось обратиться к управляющему, и только тогда ошибку исправили. Но это было наименьшей из проблем.

Все началось в обеденное время, где-то через полторы недели моего пребывания в крыле А. Раздаточная здесь была разделена на два помещения дверьми, запертыми вручную и электронным ключом. Я кормил заключенных на одной половине, а Вера – на другой. Все шло хорошо, но вдруг какой-то заключенный начал орать.

– У тебя все в порядке? – окликнул я Веру, и она ответила – да.

Тем не менее крики продолжались, и я увидел этого парня, который, похоже, собирался поднять большой бунт. Пока я делал объявление по громкой связи, ко мне подошел уборщик – я это помню. Еще я помню встревоженное лицо Веры и то, как старший офицер спускался по лестнице. Многое из того, что было дальше, стерлось из памяти.

Этот ублюдок сбил ее с ног и прижал к полу. Затем он ударил Веру, но, к счастью, не так сильно, как надеялся.

– Откройте дверь! – заорал я на сотрудника отдела оперативной поддержки. Мне сказали, что так оно и было. Честно говоря, я этого не помню, хотя даже сейчас не перестаю пытаться воскресить в памяти все произошедшее тогда – в надежде, что это послужит оправданием того, что я сделал дальше.

Не знаю, как я добрался до этого парня, но это случилось. Я держал его на другой стороне коридора, прижав к дверному проему камеры. Я повалил его на пол и треснул по лицу, наверное, раза четыре, сильно.

В конце концов я все-таки услышал их: «Сэм! Сэм! Сэм!» Люди хватали меня за руки и пытались успокоить.

– Ты потерял контроль над собой, – сказал главный офицер, который был свидетелем случившегося. – Меня это не устраивает.