Глазами, полными любви

Самым роскошным украшением школы являлся сад. Дикие яблони каждую весну цвели пышным цветом, заливая все в округе тонким ароматом. За растительностью давно никто не ухаживал, но пышный зеленый уголок радовал глаз сам по себе. Летом в траве весело желтели одуванчики, осень разливалась великолепием красок по листьям деревьев. Ранней весной, в период бурного таянья снегов в лощинке между яблонями образовывалось самое настоящее озеро. Соорудив из садовых ворот некое подобие плота, вооружившись шестами, наиболее отчаянные пацаны рассекали на нем от одного берега до другого. Несколько раз в таких заплывах участвовала средняя сестрица, которая с раннего детства обладала отнюдь не девичьей лихостью и смелостью. Как говорила о ней Зоя Максимовна, «хоть нос в крови, но наше взяло». Однажды кто-то из учителей обнаружил ее на крыше школы. Чего ради и как она туда забралась, чего там искала, Марина так никому и не смогла объяснить…

Будучи десяти-одиннадцати лет от роду, Маринка вызвалась покрасить крышу дома родителей Зои Максимовны, живших на соседней железнодорожной станции. Взрослые опасались доверить ей такое сложное дело, но девочка, как всегда, сумела настоять на своем. С работой юный маляр справился успешно. Особенно это достижение впечатлило дедушку Максима. Других родственников поведение Марины радовало не всегда, но бывший шахтер неизменно отдавал должное смелости и настойчивости своей, пусть и неродной, внучки, которую он всегда звал Маришкой. Старый и малый оказались на диво схожими по характеру. Дед тоже не признавал полутонов в жизни. Для своей крыши, например, он выбрал ярко-красный цвет. Благодаря этому дом стал виден практически со всех концов поселка. Когда электричка отправлялась с местной станции к Курундусу, алая крыша деда Максима последней исчезала из поля зрения пассажиров.

Активничала Маринка и во всех школьных делах, периодически занимая разного рода пионерские и другие общественные должности. А Натка на новом месте оставалась верной себе – вернее, своей любви к книгам. Стараясь отвертеться от любых поручений, она всегда желала лишь одного: чтобы ее не трогали. Жить в мире, сотворенном великими писателями, ей было куда как интересней, чем в убогой реальности, замешанной на фальшивой идеологической трескотне.

Уж чего-чего, а этого варева в школе хватало через край. Классные собрания, пионерские собрания, общественные поручения, проработка отстающих, «взятие на буксир»… – и хоть бы что-то делалось от души, для результата, а не для галочки! В каких бы классах Натка ни училась, почти все ее одноклассники обладали похожими свойствами: крайней пассивностью, безразличием к любым школьным начинаниям. В этом просматривался прямо-таки какой-то фатализм. Особо активные единицы (такие, как правило, существуют даже в самом затхлом болоте) авторитетом у школяров никогда не пользовались. Их считали выскочками, ябедами, «заучками» и старались держаться от них подальше. Что касалось учебы, моральные качества товарища оценивались по двум параметрам: дает ли списать и бегает ли жаловаться. По этим показателям к Натке никогда претензий не бывало.

* * *

Четвертый класс, куда новенькая пришла уже в конце учебного года, насчитывал четырнадцать человек. В нем учились два мальчика, остальную гвардию составляли девочки. Девять из них звали Галями. Чтобы не путаться, учительница всех называла по фамилии.

Из мальчиков особо выделялся рыженький коренастый пацан Коля Зубко. Ребенок обладал добрым покладистым нравом, но природа, словно в отместку, почему-то начисто обделила его умственными способностями. Коля являл собой феномен просто-таки непроходимой тупости. Любой вопрос из школьного учебника ставил альтернативно одаренное дитя в тупик. Оно только хлопало пушистыми белесыми ресницами, беспомощно ухмыляясь.

С Наткой «чудо в перьях» проучилось недолго, в пятом классе его оставили на второй год. Но след в ее памяти Коля оставил. Пытаясь воздействовать на нерадивого отрока, учительница Дина Александровна поручила хорошо успевающей Натке и еще двум одноклассницам ходить к Коле на дом помогать в приготовлении уроков. Не понаслышке знающая суровые стороны жизни, Зоя Максимовна отнеслась к педагогической затее скептически, говоря:

– Спустят на вас собак, вот и все дела!

Учительница в новом для Натки классе, в отличие от прежней «клуши», отличалась хрупкостью телосложения, изяществом внешнего вида. Несмотря на предпенсионный возраст Дина Александровна следила за собой, под строгие деловые костюмы надевала тонкие нарядные блузки. Ученики относились к ней с симпатией, но у прозорливой Наткиной матушки эта «дама» добрых чувств не вызывала. За внешней благостью она различала фальшь и лицемерие коллеги. Вдобавок по школе ходили упорные сплетни об ее романе с одним из немногих педагогов-мужчин.