Глядя на солнце

Противное природе. А верно ли это? Мы говорим «противно природе», когда подразумеваем «противно рассудку». Это природе мы обязаны чудесами, галлюцинациями, красивой обманчивостью. Сорок лет назад природа показала пилоту «Каталины» мотоциклиста, безмятежно катящего по поверхности Атлантики в четырехстах пятидесяти милях от берегов Ирландии. Это сделала природа. Рассудок позднее опроверг это видение. Оно было противно рассудку, а не природе. Рассудок и изобретательность человека воздвигли первое из Чудес Света, которое посетила Джин. Природа добавила Седьмое, и это Седьмое добавило вопросов.

Через Благотворительный фонд РАФ она отыскала вдову Проссера Солнце-Всходит. Но уже не Проссер, а Редпат с адресом в окрестностях Уитби. Джин написала и через несколько дней получила открытку с рыболовным портом под ясно-синим небом. «Загляните в любой день, когда будете проезжать мимо. Мы с Дереком любим поболтать о прошлых деньках. Только подумать, что Томми всплыл через столько-то времени! P.S. Погода не как на открытке».

Половина щеголеватого муниципального дома в небольшом районе, который еще толком не утвердился на склоне холма; деревья — безлиственные шесты, оберегаемые цилиндрами проволочной сетки, бетонные автобусные остановки, еще не тронутые сыростью и граффити. Джин умудрилась проехать мимо несколько раньше, чем предвидела Олив Редпат.

— Ну-ну, что это вдруг оказалось таким спешным после стольких-то лет, интересно узнать.

Что-то среднее между утверждением и вопросом. Джин подали чашку с кофе и усадили в кресло напротив телевизора. Олив и Дерек сели на диван — Дерек, застланный инверсионным следом сигаретного дыма. Диван, заметила Джин, был обтянут ярким клетчатым материалом, какой часто используется для кресел в самолетах.

— Да просто я на самом деле проезжала мимо. Мне надо в Манчестер.

— Манчестер! Да уж, что мимо, то мимо! — Миссис Редпат насмешили мотовские и непостижимые повадки южан. Она была дородной, с обширной грудью и агрессивно радушной. — Ты слышал, Дерек? Манчестер!

— Удивляюсь, что вы добрались сюда благополучно, — сказал Дерек, отрываясь от сигареты на необычно долгий срок. — Поговаривают про людоедство в здешних местах.

— Ну, пожалуй, ничего срочного тут нет. Просто я подумала, зачем откладывать, если я сейчас об этом думаю.

— Куй железо, пока горячо, — сказала Олив.

— Ваш… ваш покойный муж…

— Томми.

— Томми… Томми квартировал у нас во время войны. У меня и моих родителей. После того как его перевели из Уэст-Моллинга. Пока он жил у нас, мы много разговаривали… — Она не знала, как это сказать.

— Вы были одной из его лапочек? — осведомилась Олив с благодушным смешком.

— Нет-нет, вовсе нет…

— Да хоть бы и так, милочка, я ничего против не имею. Даже приятно думать, что старина Томми напоследок согрелся разок-другой. Он всегда был обаяшкой.

Разве? Джин его обаяшкой не помнила. Вовсе не помнила. Немножко неловкий, яростный, иногда даже грубый; способный быть хорошим. Нет, обаяние словно бы не входило в число его ингредиентов.

— Нет. То есть я понимаю, почему вы могли подумать…

— Первое, что я сказала, верно, Дерек? Только подумать, сказала я, одна из старых лапочек Томми вдруг вылезла на свет Божий после стольких-то лет. Знай я, так не выкинула бы его.

— Выкинули? Его?

— Ну да, когда мы переезжали, я его выкинула. Ну с какой, собственно, стати? Когда это было, Дерек? Девять, десять лет назад?

Медленно затягиваясь и выпуская дым, Дерек неторопливо взвесил вопрос, потом ответил:

— Всегда дольше, чем теперь кажется.

— Ну, было это десять или двенадцать лет назад, все равно. Я выкинула Томми. Мы переезжали, всего с собой не возьмешь, а я много лет к этому хламу не прикасалась. Старая его, как ее там, летная форма, я даже не знаю, чего я ее хранила, в ней же моль завелась. Ну, я и выбросила все, письма, фотки, глупости всякие, я и не смотрела, чтобы не расстраиваться. Дерек был очень за.

— Нет, это ты уж слишком, солнышко.

— Во всяком случае, Дерек не был против. А я вот что скажу: у Томми есть его местечко у меня в сердце, так зачем ему еще место у меня на чердаке? — Олив, которая, казалось, готова была заплакать, внезапно так затряслась от хохота, что с сигареты Дерека осыпался пепел. — Он был чудесный мальчик, Томми, насколько помнится. Но жизнь ведь идет дальше, верно?

— Да, — сказала Джин.

— И быстрее, чем думаешь, — вставил Дерек.

— Да я не сказала бы, что вы были в его вкусе, — сказала Олив, посмеиваясь.

— Совсем не была, — сказала Джин. Наступила пауза. — Я вот думала… мы потеряли друг друга из виду, когда он получил назначение. И вот я думала… когда он жил у нас, он так хотел снова летать.

— Разве? — сказала Олив. — А я всегда думала, что он трусоват. — Она заметила, как Джин переменилась в лице. — А вы точно его лапочкой не были? Ведете себя так. Да нет, я ведь что думаю, то и говорю, а то зачем говорить-то, верно?

— Нет, — ответила Джин. — Ничего такого. Просто я думала, что он был смелым. Я думала, что они все были смелыми.