Глядя на солнце

Ну, главный велел ему вернуться к остальным, а Томми пусть делает, что ему в милую голову взбрело. То есть похоже, будто с его самолетом что-то случилось, верно, и он не мог ему помешать подниматься? Ну, Мак поворачивает к остальным и на полдороге видит, что этот самый «Харрикейн» пикирует вниз. Я сказала, вот тогда вы и прочли номера. Ему вроде стыдно стало, и он сказал, что самолет потерял управление, и номеров он не видел, но когда он вроде как поравнялся с ним, то он увидел пилота. То есть силуэт пилота. Он так прямо не мог сказать, что это был Томми, но он сказал, кто бы это ни был, только ладонь он держал перед глазами, как Томми, когда он поднимался. И тогда Мак немножко сопроводил его вниз. Только шансов никаких не было. И парашюта не было. И это мой Томми упал.

Дерек обхватил Олив рукой, притянул к себе, а дымок его сигареты закудрявился по ее плечу и запутался у нее в волосах.

Джин не знала, что сказать. Она сидела и ждала.

— А вы хорошо его помните? — наконец спросила Олив.

— Да, — сказала Джин. — Я его хорошо помню. Я тогда была совсем девочкой. Он… он угощал меня бутербродами «Отбой».

На эти слова Олив никак не отозвалась.

— А вы заметили, как он всегда расстегивал верхнюю пуговицу своего кителя?

— Нет. По-моему, нет.

— А вы заметили, как он все время глядел по сторонам? Вертел головой?

— Да, это я помню. — Майкл, упоминая про это, приводил в доказательство, что Проссер себе на уме. — Я думала, у него тик или еще что-нибудь такое.

— Тик? — сердито повторила Олив. — Какой, к черту, тик. Послушайте, милочка, когда летаешь на этих «Харрикейнах», надо каждые три секунды поворачивать голову, не то тебе конец. — В засвитерном уголке у плеча Дерека Олив начала поворачивать голову туда-сюда, прищуриваясь на солнце, не прячется ли там «Мессершмитт». — Ну и привыкаешь, понимаете?

— Понимаю.

— Потому у него и верхняя пуговица кителя всегда была расстегнута. Это разрешалось, потому что так много приходилось вертеть головой. Такая у них была привилегия. Им это дозволялось. — Олив продолжала поворачивать голову из стороны в сторону, останавливаясь только, чтобы затянуться сигаретой Дерека.

— Понимаю.

— Никто не понимал Томми, как я, — сказала Олив яростно, и Дерек молча прижал ее к себе еще теснее.

В поезде на пути домой Джин смотрела в окно и думала о последнем полете Проссера Солнце-Всходит. Конечно, могла быть какая-нибудь техническая неполадка — он мог заклиниться, поднимаясь все выше и выше; он был так занят, стараясь справиться с аэропланом, что не отзывался по радио и на пулеметы другого пилота. Но она очень сомневалась. Слишком уж близко это было к тому, что однажды она от него услышала сорок лет назад. Поднимайся к солнцу, смотри на него между чуть раздвинутыми пальцами. Воздух становится разреженнее, аэроплан не слушается и поднимается все медленнее. На плексигласе фонаря изнутри оседает иней. Нарастающий холод. Разреживающийся кислород. Постепенное вторжение убаюкивающего покоя, потом радости. Медлительность, блаженная медлительность всего этого…

Когда Джин рожала Грегори, когда она кормила его грудью, когда она отправила его в школу, когда она стояла на зигзагах пожарной лестницы дома на окраине Таучестера и смотрела, как его «Вампир» плавно планирует вниз, пока его двигатель в бесцельном ускорении уносится прочь, она желала своему сыну всего самого нормального. Пусть у тебя все будет хорошо, пусть ты будешь счастлив, пусть ты будешь здоров, пусть ты будешь умным, пусть ты будешь любимым, и люби меня. Когда он терпеливо склонялся над кружевной решеткой аэропланных растяжек, когда он обрабатывал папиросную бумагу и ждал, чтобы время ее натянуло, когда он заполнял комнату запахом грушевого клея, она праздно создавала собственные образы, повторяя общепринятую схему того, как каждое поколение видит свои отношения со следующим. Они стоят на наших плечах, думала она, и благодаря этой добавочной высоте могут видеть дальше нас. А кроме того, оттуда они могут оглянуться на дорогу, которую выбрали мы, и избежать наших ошибок. Мы передаем им что-то — факел, эстафетную палочку, ношу. Мы слабеем, а они становятся сильнее — молодой человек несет пращура на спине и ведет за руку собственного ребенка.