Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

Он видел танцы гранадских цыганок (гитан) и цыган, похожих, как писал Глинка, на африканцев из-за темного цвета кожи. Но их пляска, сначала заинтересовавшая композитора, потом казалась ему слишком дикой, «слишком непристойной», напоминавшей парижский канкан. Глинка также решил освоить испанские танцы, вероятно, речь шла в первую очередь о фанданго. Он, как всегда, нанял лучшего учителя, но столкнулся с затруднениями: ноги повиновались и выстукивали нужный ритм, но справиться с кастаньетами, которые вели свою линию одновременно с пляской, не получилось.

Побег в Мадрид

Несмотря на веселую жизнь, сердце Глинки просило настоящей любви. Его познакомили с одной миловидной андалузкой, лет двадцати, которая славилась пением народных песен. Звали ее Долорес Гарсиа, небольшого роста, интересная, бойкая и крепкого телосложения, она сразила композитора. Ножка ее была детской, маленькой (что нравилось Глинке), а голос очень приятным. Как вспоминал Михаил Иванович: «…не без хлопот и опасностей поладил я с нею»[529]. Видимо, речь идет о «взрывном» темпераменте испанки.

Бейне описывал эти дни в Гранаде: «Первое время в Гранаде провели мы чудесно, зима была удивительная, с нами Глинка, и тут и Альгамбра и Fandango, и Serenat’ы и Андалузские вины, и бабы, все было на сцене. — Глинка весьма милый парень, как и ты его знаешь, кончил здесь тем, что увез в Мадрид с собою чудесную гранадинку с голосом…»[530]

Действительно, Глинка решил отправиться вместе со своей новой пассией Долорес Гарсиа в Мадрид[531]. Мадрид манил не только хорошим обществом и спокойствием, но и оставленной на время мечтой о публичном концерте. В это время их пути с доном Сантьяго постепенно расходились, но это не значило, что их отношения испортились. Сантьяго, поправивший свое состояние, мечтал вновь наладить собственное дело^{443}. Он был человеком активным, со сноровкой, и простая сельская жизнь уже его тяготила.

Приехав в Мадрид, Глинка поселился с девушкой в той же квартире, которую они снимали с доном Сантьяго. Отношения с бойкой Лолей, как он ее называл теперь, не ладились. Слишком отличались их характеры и воспитание. К тому же ее предполагаемая театральная карьера, которую Глинка хотел ей устроить в столице, никак не складывалась. В итоге он разочаровался в ее артистических возможностях. Вскоре, когда страсть прошла и интерес к ее искусству охладел, он решил с ней расстаться. В июне 1846 года Глинка отправил ее обратно в Гранаду, к матери. И все-таки его чувства к ней, несмотря на непродолжительные три-четыре месяца отношений, были довольно глубокими. После расставания композитор опять погрузился в тоску[532]. Впервые после приезда в Испанию на него наваливались воспоминания о бракоразводном деле, о необходимости возвращаться в Россию, о прежних страданиях и знакомых. Матушка и родственники звали его домой, но одна мысль о том, что Мария Петровна живет в Кронштадте, а ему придется находиться рядом в Петербурге, сводила его с ума. В ответных письмах родственникам он приводил множество аргументов для того, чтобы оставаться как можно дольше в полюбившейся стране.

Матушка опять указывала на его чрезмерные финансовые траты, которые не в состоянии обеспечивать их имение. Дело в том, что Глинка, как истинный дворянин, оплачивал не только свои потребности, но и своего сопровождающего. Вместо экономии, обещанной когда-то матушке, деньги разлетались в больших количествах. В среднем уходило около тысячи франков в месяц, а в иные месяцы — до трех тысяч франков, что превышало даже уровень расходов в дорогом Петербурге. Из-за отсутствия денег и долга Сантьяго композитор вынужден был отложить путешествие в Севилью, о которой он давно мечтал.

Помимо денег и расставания с девушкой, была еще одна причина для его хандры. В Мадриде обосновалась Итальянская труппа. Как и в других городах Европы, итальянцы стали кумирами. Испанцы, «как и вся публика в мире, падают ниц перед модными идолами», с отчаянием сообщал в Россию Глинка[533]. Теперь итальянцы заняли все возможные концертные и театральные площадки, и Глинка уже не мог надеяться на испанский дебют.

В это грустное для композитора время произошло знакомство с юным испанцем — доном Педро Фернандесом Ноласко Синдино^{444}. Он, увлеченный музыкой, приехал в Мадрид для усовершенствования навыков игры на фортепиано. Он стал тем другом, который после отъезда Лоли и дона Сантьяго ежедневно навещал русского музыканта и скрашивал его одиночество. Они вместе гуляли по садам и музеям, особенно часто посещали королевский парк Буэн-Ретиро. Педро был юношей отзывчивым и одухотворенным. Худенький, субтильный, довольно красивый и небольшого роста, как и Глинка, он был при этом почти полная противоположность русскому композитору — его спокойный, почти флегматичный характер контрастировал нервному состоянию Михаила Ивановича. Он в основном молчал и слушал излияния русского друга[534].