Глобальные трансформации современности

Тяжелым бременем на население деградирующих миров ложится такой псевдоконкурентный прием, как соблазн в виде рекламного навязывания нищенской стране высоких стандартов жизни благополучного Запада. Фактор престижности рекламируемых западных товаров переориентирует на их потребление даже бедные слои, что ведет к отказу от самого необходимого из–за эффекта избыточных расходов. В конечном же итоге неадекватная (по критериям потенциала) переориентация неразвитых стран на массовое потребление «модных» товаров истощает их и без того ничтожные возможности выйти на траекторию развития и роста, т. е. расширяет пропасть, отделяющую благополучные миры от неблагополучных.

Признаки «переходности» демонстрируют и противоречия, сложившиеся на почве соотношений и взаимодействий нарождающегося нового высокотехнологичного уклада (т. н. «новой экономики») и традиционных отраслей.

Как известно, новые технологии дают отдачу не сразу: вкладываемые в течение ряда лет инвестиции окупаются обычно через годы. Поэтому новации финансируются чаще всего или за счет государства (из бюджета), или за счет крупных корпораций, чьи накопления позволяют отвлечь на время часть доходов с расчетом на будущую высокую окупаемость. То есть поначалу, вплоть до периода коммерческого вызревания, инновации всегда подпитывались за счет традиционных отраслей.

В нынешних же условиях — на почве информационной революции и взбесившихся финансов — все это оказалось перевернутым с ног на голову. Искусственное раздувание коммерческой весомости высокотехнологичных сегментов на виртуальной финансово–информационной основе, особенно через биржевые инструменты, вызывает бум капитализации и чрезмерное завышение доходности новых, особенно — информационных, технологий, и обессиливание, а то и деградацию (в том числе и в США) многих традиционных отраслей.

Это искусственное завышение «оценочной стоимости» одних (новых) отраслей и неоправданное занижение «цены» отраслей традиционных является не только проявлением асимметричности и неравновесности, неадекватных реалиям, но и свидетельством иррациональности глобальных процессов. Иллюстрацией последнего обстоятельства может служить хотя бы то, что новый уклад, будучи еще в эмбриональном состоянии, уже дал импульс мощным деструктивным процессам и злокачественным флуктуациям в виде виртуальных пузырей и финансовых обвалов. Получается, что и в этом отношении разрушительные деструкции как бы обгоняют реалии, создавая на пути прогресса искусственные ловушки и тупики. Причем и то, и другое — производные от общей глобальной деструктивности — не ускоряет, а замедляет формирование нового технологического уклада. Ибо естественный ход событий здесь нарушается финансово–информационными флуктуациями.

О нарастающей актуальности упорядочения и ускоренного преодоления разрушительных флуктуационных проявлений нынешней модели глобализации, основанной не столько на объективном, сколько на Западном концептуальном Проекте, свидетельствует и нарастающее расстройство того искусного внутристранового макрорегулирования, той «тонкой настройки», которая заложена была кейнсианством и институционализмом. Становится все более очевидным, что эти сложности и расстройства идут не столько от глобализации как объективной заданности, сколько от абсолютизации Западом (в угоду ТНК и мощным финансовым игрокам) идеологии открытости и дерегулирования, что было заложено Вашингтонским консенсусом.

Об этом же — о доминировании интересов западных глобальных игроков и о продолжающемся «протаскивании» изживающих себя неолиберальных экстремистских подходов — свидетельствует само отсутствие действенных попыток (даже после мирового финансового кризиса!) восполнить институциональный и макроэкономический регулятивный вакуум на уровне глобального экономического пространства976. При этом распространенные на Западе ссылки на неподвластность глобализации как таковой основаны на заведомом нежелании отделить (вначале — на концептуальном уровне) субъективное (а значит наносное) от объективного, с которым действительно нельзя не считаться как с чем–то неизбежным.

Метаморфозы, подрывающие идентичность, характерны и для феномена рынка. Причем перемены в рамках этого института кажутся наиболее парадоксальными.

По внешним признакам может показаться, что глобализация дает рынку невиданный ранее простор; ведь декларируемым Западом императивом является дерегулирование, усиливаемое требованием и давлением на незападные страны в части открытости. И в общем–то механизмы дерегулирования и фактор открытости содействуют, казалось бы, именно рыночной экспансии основных рыночных игроков — международных экономических организаций (это как бы «квази–игроки») и ТНК. Да и фактор доминирования финансов над производством усиливает впечатление от глобализации как модели рыночного ренессанса.