Глубина

— Эх, дура! — не выдержал Григорий.

Сорвавшись со стула, одним махом очутился у порога.

— Не доводи до греха! — тихо, но твердо сказал он побледневшей Катюхе.

Когда Катюха попятилась, Григорий быстро подошел к заревевшему сыну, торопливо, кое-как запихнул разбросанные вещи в чемоданчик. Краснея от досады, он поднял сына, который кричал взахлеб и отбивался. С порога оглядел скованную, потерянную Катюху, прощально кивнул Косте, продолжавшему сидеть недвижно и отрешенно.

— Смотри, не вздумай! — сказал напоследок Катюхе. — Коли шумнешь… В тюрьму сяду, но подлости больше не спущу… Фу, чуть не забыл. Дай-ка сюда свидетельство о рождении. Димкино.

Катюха сникла, послушно побрела к комоду, порывшись в ящике, достала бумагу.

— Держи, зверь проклятый!

До конца улицы, до косогора, Григорий шел, стараясь сохранить спокойный вид, хотя Димка кричал и дергался не переставая. Оглядываясь, Григорий видел возле дома малиновое пятно Катюхиного платья, — должно быть, не решилась она бежать к людям после соответствующих угроз Григория. Еще не остывший от последней горячей сцены, он не осуждал себя за то, что припугнул Катюху, — иначе не заполучил бы сына, и уткнулся в его маленькую, с хрипом дышавшую грудь и заплакал.

— Сынок мой, кровиночка моя родная, — по-бабьи затяжно выл он. — Не бойся ты меня… Отец я твой…

От слез постепенно пришло облегчение. Вконец обессиленный, обсопливившийся Димка притих, часто судорожно хватал ртом воздух. Вынув из чемодана чистую майку, Григорий обтер ему личико. Когда на улице появились чьи-то фигуры, испуганно подхватил сына, украдчивым бежком поспешил вниз. Ощутил, как тепло увлажнилась рука, поддерживавшая сына, умиленно прошептал:

— Во герой!.. Давай, давай…

За поселком в сизую дымку погружалось солнце. Поутихший в закатный час ветер гнал по пруду мелкую красную рябь.

Обрадованный безлюдием, Григорий минутой позже помрачнел, не обнаружив ни одного автобуса. Кинулся к кассовому окошку, сказал было по привычке: «Скажите, краса…» — и запнулся, узнав в кассирше уже знакомую веснушчатую девушку. В этот раз она оказалась покладистей, улыбнулась, услышав вопрос.

— На чем бы до станции добраться?

— Через час пойдет автобус.

— Эх ты!

— Если торопитесь, подойдите вон к тому «Москвичу».

И верно, в загустевшей тени, отброшенной зданием автовокзала, поблескивала машина. Григорий подлетел к ней, открыл дверцу, полез на заднее сиденье.

— Извини, браток, — сказал он заспанному парню. — Когти рву, выручай. Оплата прогрессивно-премиальная.

— До станции?

— Ага.

Машина тронулась. Григорий со сладким ознобом откинулся на спину, поудобнее усадил и обнял сына. Когда машина миновала крайние поселковые дома, вытащил из чемоданчика шмутье, подстелил под Димку.

— Ах, Катюха! — вздохнул он, вспомнив, как она, заупрямившись, не дала в дорогу никакой сменной одежонки для сына.

— Ничего, Димуля, — бережно прижимая к боку голову сына, заговорил он. — Мы с тобой в Москве в «Детский мир» зайдем. Белый картуз купим, матроску, сандалики с пряжками. Шорты еще. Голубенькие, на лямочках… Потом махнем для начала на юг. Там тепло. Море шумит. Камни, горячие, как в баньке. Съездим в Севастополь. Покажу тебе бухту, где стоит мой корабль. Морской охотник называется. Я на нем три года в моря ходил. После уже на Север подался. Там-то, на Севере, ты родился. Помнишь?..

Устало присмиревший Димка молчал, вяло задирал голову, непонимающе уставившись на отца.

— Не пропадем мы с тобой, — заверил Григорий. — Я ведь матрос, Димуля. Стирать, готовить умею, даже кроить-шить могу. А как борщ по-флотски сварю, тебя за уши не оттащишь… Спать хочешь? Это тебя, брат, машина баюкает. Спи, спи…

Тем временем сумерки уплотнились, и машина катила по шоссе с включенными подфарниками. Шофер приоткрыл окошко, пустил в машину ветерок, настоянный на разнотравье.

В заднее стекло ударил яркий сноп света, и какая-то машина стала обгонять «Москвича».

Григорий невольно сжался, пригнул голову, а спящего Димку накрыл полой тужурки.

— Не милицейская? — хрипло спросил парня.

— Нет. А что?

— Да так… — смутился Григорий. — Жми, браток! Чего себя обгонять даешь? Машина-то у тебя новенькая.

— На казенной бы не дал, — спокойно отозвался парень. — Свою-то зачем гробить?

— Продавать будешь? На юг погонишь?

— А что?

— На «жигуленка» пересядешь.

— А что? Можно…

— Вот я и говорю — мастаки.

— А ты сам мало, что ли, загребаешь на Севере?

— Были думки купить «газик».

— Ого! Да я бы за «газик» два «Москвича» дал. На ем куда хошь можно.

— Я тоже думал.

— Денег не собрал?

— Собрал. На «Волгу» б хватило. На новую.

— И что?

— Да ну ее к бесу! На свете есть кое-что подороже.

— Это уж философия, — хмыкнул парень. — Прошу извинить, не люблю.

— Правильно делаешь, — загрустил Григорий. — Дольше проживешь. А по утрам гимнастикой занимаешься? Трусцой бегаешь?

— Не-е, — серьезно отозвался парень. — Все свободное время на нее уходит.

— А жена как?

— Нету ее. Бог миловал. На одну нарвался, чуть ноги унес. С ними одна морока.

— А говоришь, философию не любишь.