Глухая орбита вечности

Ананьин слегка смутился. Он понял свою ошибку. Они понимали старшинство в буквальном смысле слова, как возраст. Он на минуту задумался, потом махнул рукой и повел гостей за собой. Решив показать постройки, биолог завел их по дороге в спортивный комплекс и показал плавательный бассейн.

— Здесь живет старший? — учтиво спросил У Као.

— Нет. Здесь тепло и можно купаться зимой,— ответил Ананьин.

— Веди нас к старшему, бессмертный.

Анатолий пожал плечами и провел прямым путем в зал собраний и, предложив сесть, включил большой экран. Но вожди остались стоять, не обращая внимания ни на его действия, ни на прибывающих сотрудников станции.

— По просьбе вождей вызываем Степана Ивановича Елагина,— по общей связи сообщил Ананьин.

Крупное, на весь огромный экран, изображение Елагина, видимо, ошеломило аборигенов, но внешне они никак не прореагировали.

— Я слушаю вас, уважаемые,— с трудом произнес Степан Иванович, не очень уверенно владевший местным языком. Он переключил датчик на общий план, чтобы вожди могли видеть обсерваторию, где он работал.

— Ты самый старший из бессмертных?

— Они имеют в виду возраст, Степан Иванович,— предупредил неправильное толкование Ананьин.

— Да,— ответил Елагин.

— Сколько десятков зим живешь?

— Семь десятков,— усмехнулся Степан Иванович,— и еще три зимы.

— Много,— с уважением произнес Шибу Ши.— Наша первая жизнь короче. Сколько еще десятков зим будет первая жизнь?

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Елагин биолога.

— По-моему, их интересует средняя продолжительность нашей жизни.

— Почему первая?

— Вторая будет в загробном царстве,— усмехнулся Климов.— Религиозные предрассудки.

— Ясно,— кивнул Елагин и ответил аборигенам.— Думаю, еще семь десятков зим будет.

Вожди удивленно зацокали языками.

— Две жизни и половина! — сказал У Као, поразмыслив.— Совсем много.

— Можно тебя спросить, самый уважаемый человек всех племен? — не выдержал Климов.

— Спрашивай, бессмертный.

— Почему вы зовете нас бессмертными?

— Вы — бессмертны, мы — бессмертны,— спокойно объяснил верховный вождь.— Наши женщины смертны. Ваши — нет.

— Прожив первую жизнь, вы умираете. Так?

— Кто рожден бессмертным, рождается заново,— с достоинством ответил У Као.

— Хорошо,— Климов решил поставить вопрос по-другому.

— Почему вы знаете, что мы бессмертны?

— У вас нет детей. Зачем дети вечно живущим? Климов потер подбородок. Недоразумение не разрешалось, а обрастало непонятными деталями.

— Хорошо. Вы живете своей жизнью, мы своей. Почему не помогать друг другу?

— У вас свои законы, бессмертный, у нас — свои.

— Надо жить вместе. У нас большие хижины. Тепло зимой. Много пищи. Кто хочет, пусть приходит.

— Красный человек не может стать белым. Помощники белых и подвижные дома не станут слушать красных.

— Будут жить с нами, привыкнут,— улыбнулся Климов тому, что он не знал слова учиться на языке аборигенов.— Будет большая помощь вашим племенам.

— Трудно так,— покачал головой верховный вождь,— надо хорошо подумать, бессмертный.

— Да не бессмертные мы,— рассердился Климов.— Такие же люди, как и вы.

— Я не понял тебя...— У Као запнулся, видя, что белому богу не нравится форма обращения.— Как вас тогда называть?

— У нас есть имена. Меня зовут Эдик.

— Э... Дик,— повторил верховный вождь.

— У нас одна жизнь,— пояснил Климов.— Только дольше, чем у вас.

— Ты умрешь? — удивленно спросил У Као.

По поставленному в упор вопросу и по тому вниманию, которое проявили остальные вожди, Климов понял, что то, что он ответит, будет иметь большое значение и для дальнейших взаимоотношений.

— Да.

— Она умрет? — вытянутой ладонью вождь показал на Зинаиду Астужеву.

— Да,— твердо ответил Климов.

— Он умрет? — жест в сторону Ананьина.

— И он тоже.

— Все умрут?

— Все.

— Вы не боги, вы белые смертные люди! — торжествующе заключил У Као.

— Конечно,— обрадовался Климов тому, что его правильно поняли и, может быть, теперь легче будет продолжить налаживающийся контакт.

— Скажи всем белым людям,— с легкой торжествующей улыбкой заключил верховный вождь.— Мы, бессмертные, живем своей жизнью, вы, смертные, своей. Наши поселки — табу, ваши поселки — табу. Я все сказал.

Он поднял копье и потряс им в воздухе. Этот жест повторили остальные вожди. Затем они, не попрощавшись, двинулись из зала, вытягиваясь цепочкой по проходу между кресел.

— Кажется, я все испортил,— Климов от досады стукнул кулаком по спинке кресла и обернулся к Ананьину.— Ты что-нибудь понимаешь?

— Не больше тебя. Что-то связано с этой чепухистикой, которую они именуют второй жизнью.

Это мистика,— отмахнулся Климов,— но какова у них манера держаться? Как студенты-выпускники: все знают и ничему не удивляются.

— Послушайте,— вмешался Леонид Журавлев,— а может, в этом что-то есть? Обратите внимание. Они говорили, что женщины у них смертны, а мужчины нет.

— Какое невежество! — всплеснул руками Эдуард.— Да знаешь ли ты, что на земле у десятков народов в религиозных верованиях женщины считались чем-то второсортным. Эх ты, биохимия!