Гнев Бога

– Ага. Значит, он выгнал тебя из Египта. И ты уже не царица, – насмешливо сказал Ирод, всё ещё страдая от оскорбления, нанесённого ему несдержанной даже в своём несчастии Клеопатрой. Её лицо подёргивалось от возмущения и гнева. Всю свою женскую ярость на Ахиллу, который ещё недавно был евнухом в гареме её отца, но которому удалось с помощью наглой и грубой лести втереться в доверие фараона и стать его правой рукой, а потом – воспитателем наследников, и наконец, после смерти владыки – правителем Египта, помыкая царями-детьми…Клеопатрой и Птолемеем, они были не только братом и сестрой, но и супругами – так вот теперь свой гнев на Ахиллу, который прогнал её из страны, царица обрушила на Ирода.

Она проклинала его самыми отборными проклятиями. А он стоял над ней, как скала, уперев кулаки в бока, и смеялся ей в лицо, чем ещё более приводил Клеопатру в исступлённое состояние бешенства. В её гневе было столько чувственности, а её бёдра так соблазнительно волновались – сами собой – под лёгким одеянием, что Ирод вскоре начал жадно поедать её глазами, не обращая внимания на то, что его туника заметно оттопырилась. И когда царица с горловым криком бросилась на Ирода, целя длинными ногтями ему в глаза, он с рычанием льва сжал её в своих объятиях, и она, словно ожидая того, обвила наместника руками и ногами и впилась губами в его губы.

Наступила тишина.

Тело Клеопатры дрожало и чудно извивалось в сильных руках Ирода. Когда он оторвал её от себя, она оставила в своих пальцах обрывки одежды наместника. И с помутнённым лицом, вскрикивая от желания, вновь метнулась к нему, осыпая бранью и криками любовного призыва.

Побагровевший Ирод бросил её на ложе и одним сильным рывком сорвал с царицы платье и несколько секунд алчно смотрел на её хрупкое тело Клеопатры, которое билось в конвульсиях. Потом сбросил с себя одежду и вонзил в царицу свой фаллос, под одобрительные вопли всех, кто присутствовал в зале. И борьба закипела, прерываемая пронзительными воплями Клеопатры и рычанием Ирода….Эти вопли звучали во дворце весь день и всю ночь. А когда я пришёл к наместнику утром, он, с утомлённым запавшим лицом, вялым голосом ответил на моё приветствие и предложил разделить с ним трапезу.

Клеопатра сидела в его ногах и, по-детски смеясь, играла с его фаллосом: покусывала, целовала и подносила ему разные кушанья.

– Ах, как он прекрасный…Когда я вновь стану царицей Египта, я сделаю тебя, Ирод, главным жрецом богини Изиды.

И она, вздрагивая от вожделения, вновь начала впиваться губами в его плоть, а потом, сладострастно повизгивая, встала на колени над телом Ирода и, лаская пальцами фаллос, направила его себе под низ живота. Задерживая дыхание, начала медленно садиться на Ирода…

Несколько дней спустя, слуга Ирода разбудил меня ночью. Я вышел во двор. Там в окружении свиты сидел на коне наместник. Он указал плетью на двух ослов.

– Это всё, что я могу подарить тебе и Клеопатре.

– Государь, в чём дело?

Он приблизил ко мне своё юное, но уже пожелтевшее лицо с внезапными морщинами под глазами и каким-то странным голосом, словно с того света, ответил, опасливо косясь на дворец, где осталась Клеопатра:

– Она своей плотью сокрушит империи. А римляне охочи до египетских баб. Того и гляди из-за них разнесут весь Восток вдребезги.

– При чём здесь римляне?

– А при том….Цезарь под Фарсалом разбил Помпея, который…это ведь ясно и ослу Клеопатры….. помчит теперь в Сирию и Египет за деньгами и новым войском. Война скоро придёт сюда, на нашу землю. А я не хочу с Клеопатрой оказаться между этими двумя вождями. Забирай царицу и!

Наместник энергично махнул рукой в сторону далёкого Египта, ударил коня плетью и как молния помчался вон из города.

Утром, обезумевшая от ярости Клеопатра, долго бегала по дворцу с криком: «Трус! Трус!» Она крушила всё, что могла сокрушить. А устав, села на осла и поехала вместе со мной по Галилее. Ирод не оставил нам ни одной драхмы. И мы с Клеопатрой уже к вечеру страшно проголодались. К тому же иудеи, при виде царицы, показывали на неё пальцами и кричали:

– Блудилище на ослице!

И отказывали нам в крове и пище, уводили прочь детей и не подпускали к колодцам.

Клеопатра бросала на иудеев свирепые взгляды и, как змия, шипела:

– Ну, подождите! Вот стану я царицей, загоню вашего Бога на гору Гаризм. Будете бегать туда на поклон.

Уже к вечеру я вспомнил о своей кифаре, вынул её из сумки и начал наигрывать любимые мелодии, чтобы хоть как-то заглушить острый голод. Клеопатра при первых звуках музыки вдруг начала поводить плечиками, руками, её разноцветные глазки заблестели.

Люди, которые проходили мимо, не обращая на неё внимания, стали останавливаться и зачарованно глядеть на царицу, а иные пошли следом за нами. Она же плясала на ослице и нежным голосом пела песни. Юноши начали обступать её, хотя старики били их палками и гнали прочь. Но иудейская молодёжь ещё ближе подходила к царице, в смущении зажимая руками то, что поднималось у них внизу. Впрочем, за ними шли даже седобородые мудрецы и тянули свои скрюченные пальцы к жаркому телу Клеопатры.