Гнев солнца

Даже легкая тень не спасала от ужасающей жары. Все забыли о том, что все равно представляют собой превосходную мишень для полоумного капитана. Изваяния мрачно и с каким-то немым упреком взирали на людей со своих постаментов. Расположившиеся через равные расстояния пирамидки издавали слабую вибрацию. Проснулись местные гады. То тут, то там слышалось шипение, а иногда и утробное рычание. Не выдержал Уилсон, открыв беспорядочную стрельбу по ящерицам. Те в панике разбежались, но ненадолго.

Потом на площадь выползла змея, равной которой здесь никогда не видели, не меньше пятидесяти метров в длину, не особенно толстая. Она медленно выползла на центр и разинула огромную пасть, полную невероятных клыков. Все замерли в полном оцепенении. Потом потерял самообладание один из солдат. Он с громким криком бросился вперед, беспорядочно стреляя. Змея молниеносным броском преодолела разделявшее их расстояние и вонзилась в горло несчастному, мигом оторвав ему голову. Затем, подхватив тело, величественно скрылась среди развалин. Когда ошалевшие от пережитого люди открыли вдогонку яростный огонь, исполинская рептилия давно скрылась в одном из проходов, ведущих от площади в другие части древнего города. Оставшаяся лежать на площади голова погибшего рядового широко раскрытыми глазами с удивлением и укоризной смотрела на живых товарищей. Все меркло и сливалось в ослепительном мареве.

Около полудня, в самую неимоверную жару, Литвиненко разлепил веки и увидел недалеко от себя смутную фигуру, похожую на призрака. Она отбрасывала колоссальную тень на площадь. Олафссон с обожженным лицом и развевающейся растрепанной бородой шел прямо на них. Академик огляделся. Все либо спали, либо находились в равнодушном трансе.

Капитан обогнул отряд и направился к отмели в свете невероятных участившихся вспышек непостижимого солнца. Сразу стало как будто немного прохладней. Казалось, что вибрации, исходящие от пирамид, даже навевают легкий ветерок.

Сержант Уилсон внезапно очнулся и поднял УЗИ, прицеливаясь.

– Не надо, пусть уходит, – Сапрыкин, измученный и равнодушный, перехватил его руку.

– Но, подполковник…

– Не имеет надобности его задерживать. Что-то зовет его туда. Что-то нам непонятное и неподвластное.

– Он давал присягу! – возразил сержант, до которого всякие непонятности и неподвластности доходили туго.

– На этой гребаной планете, похоже, не действуют никакие законы, – устало промолвил Сапрыкин.

– Это же самоубийство! Он изжарится живьем.

– Самоубийцам очень трудно помешать, Уилсон. Это его выбор. Не думаю, что все так плохо – наверное, неизвестное провидение ведет его.

Уже в двухстах метрах от них, невзирая на жару, медленно, но целеустремленно шагал капитан Олафссон. Перед ним, сливаясь с океаном, простирались бесконечные дали. Живописные крошечные атоллы перешли в одну косу, ведущую неведомо куда. Олафссон двигался по раскаленному пеклу по колено в воде прямо к солнцу, и Литвиненко казалось, что никакие опасности не смогут ему помешать.

Тянулись бесконечные часы ожидания вызванного по рации спасательного катера. Александропулос безуспешно пытался заставить вертолет подняться в воздух и выслушивал глухое ворчание подполковника. Не осталось сил даже разговаривать, эмоциональное состояние было на нуле. Уснуть тоже не получалось. Время от времени слышались автоматные очереди. Это солдаты отпугивали здешних гадов. Привлеченные шумом, сюда стекались многочисленные местные обитатели. Крупных по-прежнему не было видно, зато в избытке имелись змееподобные ящерки – животные небольшие, но их укус для человека был смертелен. Нигде больше такого их количества Литвиненко не замечал.

«Интересное место, надо бы сюда вернуться», – меланхолично подумал академик. Но потом вспомнил, что совсем скоро их отряд сворачивается, и настроение окончательно испортилось. Ящерки противно подвывали и кровожадно посматривали в их сторону. Люди вяло постреливали в ответ и старались не думать о том, что совсем недавно здесь произошло.

Время тянулось нескончаемо, скоро наступили сумерки, принесшие хоть какое-то облегчение. Членов экспедиции в таком состоянии могли бы насмерть заесть даже обычные комары, вся живность вдруг потеряла интерес к происходящему и куда-то испарилась. Лишь изредка вдали раздавалось утробное рычание и жуткий вой. Местные обитатели продолжали делить территорию, уже не обращая никакого внимания на чужаков. Академик, как и все остальные, провалился в беспамятство, и не помнил, как появился спасательный катер, доставивший утомленных людей на базу.

Очнувшись, Литвиненко навестил Цоя и Александропулоса в лазарете, вяло обрадовавшись, что ничего страшного с ними не произошло, и рассказал о пережитом Накамуре. Доктор накормил Михаила какой-то кашей, заставил выпить непонятный, горьковатый на вкус раствор и очень невозмутимо отнесся к уходу Олафссона, как будто ожидал именно такого результата.