Гнев терпеливого человека

Кто-то криво усмехнулся словам командира, кто-то ругался себе под нос в четверть голоса. Поднялся и вздохнул особист. Что сейчас будет, они все знали, хотя пленных военнослужащих у них за все месяцы были считаные единицы. Тем более американцев, да тем более офицеров. Был один раз первый лейтенант из какой-то вспомогательной части, да и все, наверное. А тут целый капитан. Ценная птица.

Один из штабистов снова завел ту же песню про «Неужели ты сама не понимаешь?», но звучало это совсем уж неубедительно. Николай даже не пытался помочь с переводом этой хрени – не видел смысла напрягаться. Из вежливости штабисту дали с полминуты, и капитан машинально даже стала кивать головой, но… Плевать ей было на их слова, броню ее убежденности они даже не царапали. Она просто начала чувствовать по молчанию большинства, что сейчас будет что-то другое, и решила чуть сменить тактику. Притвориться, подыграть. Изредка поглядывая на пистолет в открытой кобуре ближайшего к ней русского. Выхватить, взвести, пока все сидят оцепенев. Попытаться вырваться из круга этих тупых баранов. Которые – очевидно же теперь – такие же негодяи, что и русские, с которыми боролись ее старшие товарищи в годы Холодной Войны. Коммунисты, пытавшиеся сделать «красной» половину мира и с большим трудом отброшенные назад в Корее и Вьетнаме. И потом еще дальше, после победы над СССР. Ее моральное превосходство над ними было неоспоримым. Еще бы только пистолет в руку – и…

Николай увидел, почувствовал это так отчетливо, что сам удивился. Давно у него такого не было. Сохраняя на лице удивленное выражение, встал. Придерживая рукой собственное оружие, подошел к сидящей на табуретке американке. Заглянул ей в глаза.

Сильная женщина. Убежденная. Она не сдастся, может только имитировать сдачу, чтобы выиграть время.

– Я вам не нужен больше?

– Нет, доктор. Как раз нужен. Мало ли…

Женщина моргнула, и выражение ее глаз изменилось. Он не понял, почему, но она спросила, не стесняясь:

– Ты доктор?

Николай кивнул.

– В смысле, врач?

– Да.

– Как ты можешь… С ними!

– Да ты смеешься, дорогая. Я такой же, как они. Мы все разные, конечно, но мы здесь все вместе. Ты видела каких-то других наших?

Фразы получались неправильные. Что на английском языке, что после мысленного перевода их на русский.

– Нет, – призналась капитан, – мы не контактируем.

– Ага… То есть про наше желание всех завоевать – это тебе кто-то через вторые руки передал… Да ладно, я не начинаю снова. С тобой все понятно уже. Меня просто про Чечню зацепило…

– Что?

– Про Чечню, – повторил он. С правильной английской интонацией: Че́чня. – Я был в Чечне, совсем молодым. Был там рабом.

Сказалось это просто, но он действительно слишком устал: и за вчерашний день, и за сегодняшний, едва начавшийся.

– Ты не слыхала про такое?

Снова что-то новое в глазах. Совсем уже другое, странное. Отличное от остального, что он там разглядел.

– Это было там нормальным. Нас много было в рабстве: и мальчики, и девочки. И постарше, и помоложе. Русские. Девочек трахали, мальчиков заставляли работать. Я молодой совсем был, потому и выжил. Вы все это поддерживали. Вы, американцы. И остальные за вами: тот самый «западный, цивилизованный мир». Мы, значит, не цивилизованные. Ты знаешь, в какой стране запустили в космос первую ракету? Ты знаешь, что такое спутник, кто такой Гагарин? Кто такие Пушкин, Попов, Басов?.. Вы были за то, чтобы мы, русские, были рабами – и вы были против, когда мы пытались освободиться… Я убил двух человек из тех, кто сделал меня рабом. Тех самых «мирных чеченцев», которых оккупировали и угнетали плохие русские, да? Если меня поймает какой-нибудь ваш суд, вы будете меня за это судить, так? Знаешь, капитан, да мне плевать! Я снова стал свободным, и не свихнулся даже. Да, стал врачом. Да, лечил людей. И тут пришли вы – брать меня в рабство заново. Брать в рабство нас всех, скопом. А тут, знаешь, жили свободные люди, которые не хотели и не хотят себе такой судьбы. Бывшие строители, бывшие бизнесмены, бывшие студенты, бывший врач. Удивительно, да? Тебе удивительно, капитан? Тебе, профессиональному военному?

Чернокожая женщина сидела оцепенев. Ее заметно трясло. Куда-то, в какую-то невидимую мишень внутри нее он попал своими словами со всей силы. И мимоходом в остальных попал тоже: кто-то знал про его прошлое, про его опыт, а кто-то и нет. Но ему действительно было уже наплевать.