Гнев Тиамат

— Его ищут прямо сейчас. Будет чрезвычайно полезно для сравнения получить взрослый образец. То есть, было бы лучше, если бы я получил его старые сканы и медицинские записи. С ними мы могли бы действительно продвинуться вперед. Но и так сойдет. В коридоре есть туалет. И если хотите есть, лучше принимать пищу снаружи. У нас был всего один непреднамеренный случай заражения протомолекулой, но...

— Ясно, — сказала она и села у низкого монитора. Кресло скрипнуло.

— Я загляну к вам позже. — На этот раз Кортасар забыл улыбнуться. Двери за ним закрылись, и Элви обратилась к отчетам и данным. В голове будто жужжал целый улей. Слишком много информации, и она нервничала и дергалась. Ей казалось, что работа Кортасара отскакивает от ее головы и собирается в лужу на полу. Даже просто участвовать в этом — уже слишком.

Но начав просматривать данные, она ощутила, как возвращается сосредоточенность и знакомое спокойствие. Другие люди находят умиротворение в руках любимого или в чашке травяного чая — на самом деле, просто настоя, поскольку в нем нет чайных листьев, но люди все равно называли его «чай», что всегда казалось Элви интересным. В голове Элви могла помещаться либо работа, либо паника, но не то и другое вместе, а паниковать ей не нравилось.

Первое, что поразило ее — насколько малы оказались различия. Кортасар был не биологом, а наноинформатиком, эта область имела с биологией значительные пересечения по части генетики, эпигенетики, наследуемых цитоплазматических протеинов и тому подобного, но ей не хватало основ вроде анатомии. То, как изменились детские сердца, чтобы приспособиться к иной вязкости плазмы, как в их крови появился более эффективный, внеклеточный аналог гемоглобина и другие настройки и модификации, нельзя назвать принципиальными изменениями. Просто улучшения.

Эволюция из дерьма и палок наспех сооружает такие нелепые процессы, как прорезывание зубов или менструация. «Выживает сильнейший» — всего лишь технический термин, за которым скрывается, скорее, «и так сойдет», чем какой-то разумный замысел.

Когда она оторвалась от экрана и встретилась взглядом с детьми, прошло пять часов. Ее нога горела огнем, а страх исчез. Серостью кожи они обязаны особенностям транспортировки кислорода. Черные глаза — это оптическая структура, лучше улавливающая свет. Что бы там ни происходило в новом типе нейронов и дополнительном слое в их неокортексе, все старые, истинно человеческие структуры никуда не делись.

Процесс воссоздания всего этого, используя инструменты из арсенала протомолекулы, требовал такой невероятной гордыни, что у Элви перехватило дыхание. Если в деле участвовал кто-то еще, кроме Дуарте и Кортасара, вероятно, их устранили. Эти двое, убежденные в своей исключительности, могли легко перепрыгнуть пропасть между не самой удачной идеей и чем-то абсолютно незаконным. Элви пришла к выводу, что Кортасар завидовал тому, что Дуарте решил бросить в эту мясорубку собственную дочь, а не придворного ученого.

Она с трудом поднялась и подошла к прозрачной клетке. Мальчик отступил, будто испугался. Девочка — Кара — осталась на месте.

Развитие во взрослую особь не равно старению и умиранию. Может быть, дроны этого не понимали. И значит, это кое-то говорит о том, как функционировали создатели протомолекулы. То, что они не брали в расчет рост и взросление означает, что у них существовала только зрелая форма. Взрослые, создающие взрослых. Она попыталась вообразить, как это было.

— Можно мне задать тебе вопрос? — спросила Элви.

Секунду Кара оставалась совершенно неподвижной, как камень. Когда она кивнула, это напомнило Элви ожившую статую.

— У вас с братом пропадали промежутки времени?

— Когда случилось странное, и мы могли видеть воздух?

— Да, тогда.

— Я не знаю. Он не дает нам часов…

— Значит, вы были в сознании. Вы не... Вы не просто...Вы с братом наделены чувствами? Самосознанием?

Огромные черные глаза изменились. Заблестели. По щеке Кары скатилась крупная слеза. Элви приложила к стеклу клетки ладонь.

— Мне жаль, — сказала она. — Мне очень, очень жаль.

Глава тридцатая

Бобби

Бобби никак не могла уснуть.

Это было нечто новое для неё, во всяком случае, с самой юности она не могла такого припомнить. Раньше, когда она служила в Марсианской морской пехоте, всякий раз, как выпадало несколько свободных минут, стоило только прикрыть глаза — и она тут же проваливалась в забытье. А вот так лежать на кушетке в импровизированном офисе, пристегнувшись, чтобы не свалиться в умеренной гравитации Каллисто, и глазеть в потолок... Та Бобби Драпер не поняла бы.