Гнездо

– Нет, не работают. Я никак не могу добиться от Стефани каких-то годных сплетен. Она только говорит, что они разошлись и что это по обоюдному согласию, но, уверена, это не так. – Селия слегка понизила голос. Беа придвинулась к дверному проему, распластавшись по стене. – Но я слышала кое-что интересное из другого источника.

– Дааа?

– Ей пришлось вернуть часть аванса много лет назад. Кучу денег.

Беа вздрогнула – и застыла на месте, боясь пошевельнуться.

– Сурово, – сказала Лина, и на этот раз голос у нее был по-настоящему озабоченный. На Беа накатила волна тошноты; внезапно скрутило живот. Когда Лина ее разглядывала, когда смеялась над ней, это было намного лучше, чем быть объектом ее жалости.

– Ужас, – согласилась Селия, мгновенно смиряясь от искренности Лины. – Правда, ужас.

Женщины замолчали, как будто только что прочли некролог Беа или стояли над ее могилой.

– Но знаешь что? – сказала Селия, возвращая себе присутствие духа. – Я просто скажу это, поскольку Стефани здесь нет. Мне никогда не нравились ее рассказы. Никогда не понимала, из-за чего шум. То есть они милые – те, что про Арчи, – остроумные, но «Нью-Йоркер»? Да бога ради!

– Они были к месту и ко времени, – возразила Лина, и ее голос понизился до того, который Беа помнила по интервью и публичным чтениям и уже тогда терпеть не могла. – Они сработали в конце девяностых, когда мы все созерцали свой пупок, откуда-мы-пришли и все такое. Мы все через это прошли. Молодые были. Не все поняли, как перейти к более зрелому материалу.

Беа ушам своим не верила: у Лины был такой царственный тон, словно кто-то назначил ее чертовой Императрицей Беллетристики.

– Ну, одежда у нее тоже из другого времени и места, – сказала Селия. – Господи, в чем она вообще пришла? Кто сейчас одевается в комиссионках? Она о клопах слышала вообще?

– Прекрати! – сказала Лина виноватым голосом, но все-таки засмеялась.

– И эти косички. Ну правда. Сколько ей лет?

– Мне ее так жалко, – сказала Лина. – Застрять в «Пейпер Файберз»… Люди в этом мире знают, кто она, все еще помнят ее имя. Это, наверное, трудно – быть Беатрис Плам.

Беа порадовалась, что по-прежнему стоит, прислонившись к стене, прижала ладони к холодной штукатурке и ощутила устойчивость, опору, силы вынести волну ярости и унижения, которая ее накрывала. Она закрыла глаза. В комнате пахло кошками, хотя никакой кошки видно не было и следов присутствия других животных тоже. Она задумалась, не просила ли Селия домработницу или соседку спрятать кошку, приглашая друзей в свою нетронутую квартиру, чтобы ее не портила миска с кормом или когтеточка; казалось, она способна на такое предательство.

Беа отошла от стены, поспешно застегнула пальто и натянула шапку. Селия и Лина сплетничали о ком-то другом, продвигаясь к гостиной. Беа вошла в опустевшую кухню, направляясь к входной двери; остановилась перед впечатляющим набором дорогого печенья, предназначенного для десертного стола. Открыла холщовую сумку и смела все печенье внутрь. Селия вернулась в комнату, как раз когда Беа накрывала добычу бумажными салфетками.

– Беа! – сказала она, остановившись; вид у нее был ошарашенный, но вместе с тем раздраженный. – Откуда ты взялась?

– Ниоткуда.

Селия посмотрела на пустой поднос и раздувшуюся сумку Беа.

– Не могу остаться до десерта, – сказала Беа. – Но спасибо за прекрасный вечер.

Они еще пару тягостных секунд смотрели друг на друга, вызывая друг друга на разговор, а потом Беа развернулась и вышла за дверь.

Глава десятая

Поднявшись по ступенькам со станции «Берген-стрит» в Бруклине, Джек совсем запыхался. Как вышло, что он настолько потерял форму? Он как-то был у Стефани, много лет назад, она тогда только переехала и у них с Лео как раз происходило то, что у них то начиналось, то прекращалось все эти годы: трахались, доводили друг друга, устраивали свои гетеромелодрамы. Они с Уокером тоже какое-то время думали о покупке браунстоуна, но Джек не хотел жить так далеко от магазина, а открыть новый в Бруклине было немыслимо; он считал, что потеряет слишком много клиентов, хотя сейчас этого, вероятно, не случилось бы, поскольку Бруклин и вздорожал, и переменился до неузнаваемости. Джек помнил улицу, на которой жила Стефани, изрядно запущенной. Теперь, казалось, перед каждым третьим домом стоял контейнер со строительным мусором. Перед одним браунстоуном, где шел ремонт, Джек остановился. Двери были открыты, так что виднелся изгиб лестницы из красного дерева и свежепокрашенные белые торцы ступеней. Джек видел весь дом насквозь, до выходившей во двор кухни, где двое рабочих устанавливали в нишу в стене массивный холодильник из нержавейки.