Гнездо синицы

Наша безлюдная местность на стыке вымышленного пригорода, леса, реки и тянущегося вдоль неё шоссе как никакая другая располагала к игре в прятки, чем мы успешно и пользовались. Множество закутков, гаражи, почерневшие сараи, огороды, обширные посадки кустов сирени и шиповника, гниющие срубы незаконченных изб, списанные грузовики, пилорама, остатки колхозной инфраструктуры, лес, испещрённый воронками со времён Великой Отечественной; правила ограничивали зону пряток полотном дороги с востока и с севера[91], с запада – полем, с юга же очевидной преградой становилась обнесённая бетонным забором территория дорожно-строительного управления.

По правилам водящий запирался в подъезде и считал до тридцати (обычно выбор падал именно на второй подъезд, так как его старая деревянная дверь куда громче реагировала на стук), затем задача водящего сводилась к поиску прячущихся, и при обнаружении кого-то из игроков он должен был как можно быстрее добежать до вышеназванной двери и одновременно со стуком выкрикнуть его имя и место. В то же время у прячущихся имелась возможность опередить водящего и самим застучать себя. Ситуация, когда водящий ошибался и выкрикивал неправильное имя/место, называлась «пожар» и считалась позорным поражением. Одураченный вынужден был повторно запираться в подъезде и вести отсчёт. Это правило подталкивало играющих заранее обмениваться куртками в надежде на невнимательность водящего.

Девочке с гнездом в этой игре не было равных. Если ей выпадало искать, не могло быть сомнений, что все мы будем обнаружены и застуканы верно – даже в самое изощрённое место без как-либо подсказок и мухлежа её вела интуиция; если же она пряталась, к тому моменту, когда остальные были уже застуканы, в ход шло следующее допущение: чтобы хоть как-то увеличить шансы, мы принимались искать её вместе. Прислушиваясь к любому шороху, каждый из нас с замиранием сердца мечтал обнаружить её первым, но довольствоваться приходилось лишь её платьями и кедами, что краешками как бы ненароком выглядывали из-за углов.

Десять

«Ты очень смелая и красивая»

«ты мне нравишься, и в пост6е ли ненакрашенная, и на пати, и на пляже естественная… а значит, и я, так же как и ты, могу кому-нибудь нравиться»

«спасибо большое, ты вселяешь уверенность»

«глядя на тебя понимаешь, что каждая женщина совершенство»

«все мы уникальны, а значит, красивы»

Ира не считала себя инфлюенсером[92], она просто жила и делилась своими мыслями, а потому комментарии с благодарностями от незнакомых представительниц прекрасной половины человечества, что лились на неё сутками напролёт, доставляли ей искреннее удовольствие.

Значит, она всё это делает не зря.

Перед публикацией поста она тщательно продумывала его содержание, несколько раз с нуля прописывала текст в заметках, выбирала лучшие части, отбрасывала худшие, а редактируя фото, стремилась следовать единой цветовой схеме, учитывающей общий контекст ленты, затем сверялась с часами, чтобы попасть в самое удачное время для максимального охвата. Ира ко всему старалась подходить обстоятельно; внутренняя потребность к совершенству заставляла её бесконечно искать пути для роста, ведь чтобы проломить рабскую парадигму и оказаться в мире без стеклянных потолков, в мире лучшем, чем тот, в котором жили их матери, нужно прикладывать соответствующие усилия, – и она бы не смогла себя простить, если бы не выложилась на максимум. «Нужно ещё разок пробежаться глазами по тексту, не допустила ли какую-нибудь нелепую ошибку, вроде нет… и ещё разок», – а выложив, наконец отбрасывала в сторону телефон, закрывала лэптоп и искренне хвалила себя за проделанную работу.

До первой тысячи у Иры была привычка обновлять страницу с уведомлениями, проверяя количество оценок, но, преодолев этот рубеж, она переосмыслила этот ритуал, найдя его вредным: излишняя значимость способствует завышению потенциала, что в свою очередь приводит к эмоциональному выгоранию.