Гнездо синицы

Видео № 3. 02:48

– …Что-то меняется, мир меняется, и притом очень-очень быстро, и пусть вас не вводит в заблуждение преувеличенная инертность громадины; полнота и кардинальность этих изменений пока что скрываются от близоруких глаз где-то в глубине за тоненьким слоем мнимой краткосрочности, вдобавок пользуясь вашей неисчерпаемой надеждой на лучшее. Не переживайте – нагонит ещё как! Большое видится на расстоянье: на этот раз дело обстоит иначе, и даже самый упрямый слепец в полудрёме различит тревожный шёпот над ухом: «Реальность никогда уже не будет прежней, и ты не сможешь на это повлиять». И что-то в этом шёпоте будет особенно настораживать. Это и есть мировое предчувствие. Волки скулят перед бедой, кошки меланхолично улыбаются, оценивая размах обречённости, небо стонет… И когда дети, первые, кто по наивности и чистоте своих чувств заметят неладное, закричат: «Посмотрите, мир, каким бы дурным и противоречивым он ни был, – исчез, и вместе с ним исчезла мебель, одежда, посуда, даже обои ободрали и дверь сняли с петель! Помогите найти! Сделайте хоть что-нибудь! Хватит притворяться!» – в ответ вы будете крутить пальцем у виска и как ни в чём не бывало потребуете, чтобы они продолжили играть в пустом холодном помещении без игрушек и напольного покрытия, не заметите вы и тех теней, что скользят в дверных проёмах и которым ничто не мешает переступить порог. – Директор вещал медленно, мясисто, смакуя каждое словцо и периодически отхаркивая сгустки крови. – Или просто сделаете вид? Люди перестают быть людьми, становятся зверьми в своём порочном изобилии и комфорте, в своём стремлении к экспансии и упорядочиванию. Действительность буквально сдирает с себя кожу, чернота сквозит из щелей на стыках стен и потолка. Кому, как не вам, должно быть известно, что мир никогда не славился постоянством, всегда пребывая в безумной пляске и замирая лишь на секунду, чтобы в следующее мгновение ускориться? Но уже который раз эти короткие передышки видятся вам достигнутым Эдемом, веком чистого, а главное, заслуженного спокойствия… Да? Да? В таком случае дайте себе пощёчину наотмашь и задайте вопрос: отчего же, обретя желанный покой, так чешутся руки и свербит под ложечкой?..

Камера дрогнула. И сам изрядно помятый, я не выдержал этого сумбурного потока и нанёс очередной удар, но из-за того, что кулак не был крепко сжат, он вышел каким-то вялым, пришёлся по касательной, причинив мне больше ущерба, чем Директору.

– И это всё, на что вы способны? – Нефтяной кардинал издал хлюпающий звук, напоминающий нечто среднее между смешком и кашлем, воспользовавшись тем, что я вытирал рукавом пот со лба. – Пришло время понять, что пространство – это тиски, и они сжимаются, а время – молот, который вскроет заново понятия подлости и подвига. Помните, я загадал загадку? Не помните? Что-то про кокос. Ну и ладно, я и сам не помню. Думается, было бы уместно под занавес поведать какую-нибудь страшную тайну, что изменит человеческие жизни за самих людей – вернёт всё на свои места. Верно? Боги прошлого своим присутствием гарантировали[240] человеку нужность и нередко брали на себя ответственность за катастрофы, а теперь, оставшись наедине с самими собой, свалить всё на неведомых духов – непосильная для нас задача: больше некому вставлять нам палки в колёса, всё вокруг нас предстаёт исключительно в человеческих обличьях, обратное попросту не предусмотрено наукой. Благоденствие наступило: шторами нашими шевелит ветер, а знаки на небе – всего лишь свет далёких звёзд и комет. Отчего же тогда мы уносим ноги, если всё – понятно, оценимо, измеримо и предсказуемо? Не оттого ли, что под слоями человеческой пыли и иронии проглядывают очертания руин всё того же необъяснимого мира? Ведомые наивным инстинктом, разрушив одну, мы тут же бросаемся строить следующую Башню, в надежде укрыться от превратностей судьбы; не поэтому ли от интернета и веет затхлостью гробниц? Наши новые помпейские слепки – это двоичный код: нолики и единички, при их скромном, но надёжном посредстве мы бесконечно плодим копии самих себя, фактически отделяя крошечную частичку личности от времени. Но мастерить мы умеем, как известно, только по образу и подобию: интернет – чем не ископаемые порождения психики? Так же как и природная нефть, наша – виртуальная – концентрирует и запечатлевает в своих недрах как отвратительные побочные отложения человеческого быта, так и лёгкие летучие фракции отпечатков благих побуждений и чистого разума – в конечном итоге всё годится для горения…

Ещё не поздно остановиться. Говорю, но мой голос отчего-то не слышно. Да и руки – почему моих рук не видно в кадре? Лишь необъятное чрево на месте того, что звалось когда-то человеческим лицом, и вязкая пульсирующая чернота, неохотно складывающаяся в буквы. Кровь человеческая, кровь мира, сокровененная тайна предметов – разбредается, расползается, проникает…

– Очень хорошо. Вы идёте спиной с закрытыми глазами, вы близки к разгадке, но вы всё ещё не там – куда легче спорить, чем верить. Наверняка истина эта сначала покажется разочаровывающей, а может, и не покажется истиной вовсе, но стоит приглядеться (а отныне вы не сможете не приглядываться), и вы увидите – мир полон знаков, и, лишь сложившись вместе, они укажут на разгадку: всё суть части одной игры…

Я же лишь предполагаюсь. Чёрный каркас букв обозначает мои контуры, наделяет началом и концом, стягивается туго корсетом на моей груди, заключая в рамки так называемых смыслов изобилие изливающихся животных звуков. И вот эти смыслы орфографически, грамматически, логически, в конце концов, нависают пузырём над моей Москвой, над безграничностью моей России, которая на самом деле не плоть, не гимн и не юридический прецедент – но сама идея безграничности.

От меня же требуется не языком чесать, от меня требуется то, что я проделывал уже множество раз: выковырянные ложкой глаза, переломанные пальцы, выдранные ногти и зубы – деконструкция человеческого тела. Театр боевых действий – театр жестокости, осталось перейти рубеж и ступить этот последний шаг вне сцены. Зев мглы, сжавшись на секунду до размера игольного ушка, вдруг раскрывается огромным ядерным грибом, поглощая звуки бессонного города. Приравнивающий всех знаменатель наполняет улицы горьким пеплом, проникая во все мыслимые и немыслимые закоулки нетварным свечением. Ни одна стена, ни один предмет не выдерживают этого давления: всё растворяется ни в чём.

Наконец-то. «Я» замахнулся телефоном, но удар нанести так и не успел. Директор испустил дух. Чернота экрана схлопнулась, поглотив меня навеки.

Конец записи.