Гнилые болота

Сказавъ нсколько словъ благодарности постителямъ, директоръ ввелъ на каедру одного изъ выпускныхъ воспитанниковъ; этотъ началъ говорить о чемъ-то длинную рчь, за этой рчью послдовали еще дв рчи покидающихъ школу учениковъ. Я ничего не понялъ и даже не слышалъ идъ этихъ разглагольствованій. Изъ моихъ мечтаній вызвалъ меня голосъ директора, произносившій фамиліи учениковъ. Директоръ уже стоялъ на каедр и отдавалъ отчетъ публик о каждомъ класс отдльно. Отчеты начались съ младшаго класса. Сперва были вызваны т ученики, которые переходили въ слдующій классъ; особенно прилежнымъ директоръ говоритъ: встаньте! то-есть: «покажи, Мишенька, добрымъ людямъ, какія бываютъ прилежныя дти!» Мишенька вставалъ и показывалъ людямъ, какія бываютъ прилежныя дти. Потомъ выкликались поименно лнтяи, ихъ подзывали къ каедр; они должны были пройти всю залу, показать и грудь, и спину постороннимъ людямъ и выслушать громогласные укоры за свою негодность. Нкоторымъ дтямъ приходилось уже не въ первый разъ играть одну и ту же роль, и они исполняли ее очень развязно. Одинъ мальчуганъ подошелъ къ каедр съ такимъ постукиваніемъ сапогами и размахиваніемъ руками, какъ будто онъ пробирался на рынк сквозь толпу мужиковъ; на его лиц была такая удалая, забубенная улыбка, что директоръ пожалъ плечами, а вся публика начала улыбаться, хотя именно тутъ-то и нечему было улыбаться, а скоре нужно было потужить о будущности несчастливца, сгубленнаго школой. Добрался директоръ и до нашего класса. Вызвалъ учениковъ, переходившихъ въ слдующій классъ, похвалилъ прилежаніе Розенкампфа, Воротницына и еще двухъ своихъ пансіонеровъ, поименовалъ трехъ отъявленныхъ лнтяевъ, но позволилъ имъ остаться на своихъ мстахъ и не подходить къ каедр; онъ стыдился показать публик во всей красот этихъ юношей-жениховъ. Отчетъ о нашемъ класс, повидимому, кончился, я уже начиналъ радоваться. «Слава Богу, что обо мн не говоритъ», подумалъ я, и въ то же мгновеніе съ каедры раздалось:

— Рудый!

Я привсталъ у своего мста.

— Подойдите ко мн,- сказалъ директоръ.

Блдный, трепещущій, какъ пойманная птица, пошелъ я между рядами стульевъ и подошелъ къ каедр, не поднимая головы.

— Мн хочется поговорить съ вами особенно, — началъ директоръ. — Вы были въ продолженіе нсколькихъ лтъ первымъ ученикомъ въ тхъ классахъ, гд вы находились, примромъ для товарищей, любимцемъ учителей, гордостью цлой школы, и вдругъ, не знаю почему, съ начала ныншняго полугодія вы стали лниться, стали разсяны, каждый день былъ днемъ новаго паденія. Я не стараюсь угадывать причины, вызвавшія вашу лнь; быть-можетъ, въ ея основаніи таится что-нибудь такое, что могло бы навсегда оттолкнуть меня отъ васъ, — этого я не желалъ бы. Я врю въ вашу нравственность. Вы довели вашихъ наставниковъ до того, что они должны были перемстить васъ съ перваго мста на четырнадцатое. Коли бы я не любилъ васъ за ваше прошлое, я не обратилъ бы теперь на васъ никакого вниманія. («Теперь!» мелькнуло у меня въ голов). Но мн жаль, если погибнутъ ваши способности, а у васъ ихъ много. Мн жаль оставить васъ въ томъ же класс, отнять у васъ еще годъ; вы знаете положеніе своихъ честныхъ родителей, ршившихся, несмотря ни на что, дать вамъ прочное образованіе; имъ нужна опора, и чмъ скоре будете вы въ состояніи помогать имъ въ трудахъ жизни, тмъ лучше…

При этихъ словахъ кровь хлынула мн въ голову. «Нищетой попрекаетъ!» подумалъ я. Мои губы затряслись, и я съ такой злобой и упрекомъ взглянулъ на директора.; что онъ на мгновенье остановился. «Подлецъ, подлецъ!» хотлось мн крикнуть на всю залу, оглушить всхъ этимъ словомъ: но онъ уже продолжалъ:

— Я могу дать вамъ средства исправиться, воскреснуть во мнніи учителей, передъ которыми я сталъ вашимъ адвокатомъ. Я даю вамъ право въ август переэкзаменоваться изъ четырехъ предметовъ. — Замтьте: это исключеніе изъ общаго правила, къ нему побудило меня одно чувство любви къ погибающему молодому человку. Постарайтесь употребить съ пользою лтнее время, докажите, что я не тщетно надюсь на васъ, оправдайте блистательно мои надежды. Вы докажете, что у васъ есть силы, не правда ли, мой другъ?

Онъ назвать меня этимъ именемъ, я это ясно слышалъ. Зачмъ въ такія минуты не находится человка, который плюнулъ бы въ лицо подобнымъ господамъ и крикнулъ бы: «ты лжешь, негодяй!» Въ зал сидли сотни отцовъ и матерей, и, вроятно, вс были растроганы словами директора, спасающаго отъ гибели молодого человка, и, конечно, ни въ комъ не шевельнулся вопросъ: разв такъ спасаютъ людей?