Гнилые болота

Здсь оканчивается исторія моего безотраднаго дтства, совершается полный переломъ во всемъ моемъ существ. Мечты о томъ, что я самъ по себ, безъ заслугъ и длъ, что-нибудь значу, что счастіе жизни состоитъ въ важномъ чин, въ барскихъ замашкахъ и въ богатств, мечты, привитыя мн бабушкою, школою, контрастомъ богатой обстановки другихъ домовъ съ бдною обстановкою моей жизни, теряютъ для меня всякое отрадное значеніе, длаются мн отвратительны. Я начинаю сознавать, что именно он были причиной той глупой роли, которую я игралъ, что он помшали развиться во мн сознанію необходимости учиться собственно для себя, а не для того, чтобы блестть, получать хорошіе баллы и избгать наказаній. «Неужели только я одинъ былъ такимъ глупцомъ?» спрашиваю я себя и, перебирая всхъ учениковъ, вижу, что вс они были таковы: одни гордились своимъ дворянскимъ достоинствомъ, какъ чмъ-то возвышающимъ человка, и хвастали чинами отцовъ, какъ своею личною заслугою; другіе старались замаскироваться въ щегольскія курточки, обмануть и себя, и другихъ; трусливые учились, боясь наказаній, самолюбивые — желая отличиться; смлыя и безстыдныя дти махали рукой на ученье и съ забубенно-беззаботнымъ смхомъ получали нули. «Вс не лучше меня, у всхъ т же ошибки», мысленно ршаю я. Но вотъ передо много растетъ чья-то могучая личность и, кажется, говоритъ: я не такова! Это Калининъ. Онъ пріобртаетъ мое уваженіе и любовь; мн еще смутно, но уже понятенъ его самородный умъ, смекнувшій, для чего надо учиться — вопросъ, до разршенія котораго мн пришлось добираться путемъ обмановъ и опыта. Я красню при воспоминаніи о своихъ привычкахъ и ловкихъ манерахъ, давшихъ поводъ Воротницыну назвать меня un laquais endimanch'e: но это названіе уже не жжетъ меня такъ, какъ жгло прежде: мало-по-малу, я пріучаюсь смяться надъ собою и обгоняю Воротницына: онъ назвалъ меня этимъ именемъ, узнавъ мое званіе и увидавъ паденіе: я же подмчаю признаки того же типа, къ которому принадлежалъ я, даже въ тхъ важныхъ мальчикахъ, съ которыми встрчался я когда-то въ богатыхъ домахъ отжившихъ баръ. «Отчего они спрашивали о званіи моего отца и не искали ни мн самомъ никакихъ достоинствъ?» говорю я. «Отчего они въ урочный часъ носились по Невскому проспекту на наемныхъ рысакахъ и, искривясь на бокъ, смотрли на бгъ коней, пуская пыль въ глаза прохожихъ и длая видъ, что кони ихъ собственные? Отчего они такъ много говорили о блеск баловъ и, разсказывая о знакомыхъ, не упоминали ни о честности этихъ людей, ни объ умственныхъ способностяхъ ихъ, но не забывали поименовать ихъ званія и чины, опредлить ихъ богатство? Оттого, что они „laquais endimanch'es“, отвчаю я, смясь… Мой умъ припоминаетъ вс событія недавней жизни, до самыхъ мельчайшихъ подробностей; я разспрашиваю у отца и у матери о ихъ жизни, о жизни бабушки и дяди; они съ полною готовностью, не скрывая ничего, удовлетворяютъ моему желанію и, кажется, понимаютъ, что мои вопросы вызвало не одно любопытство. Отецъ, по мр своихъ силъ, послдовательно развиваетъ передо мною свои взгляды на жизнь, купленные опытомъ. Онъ уже считаетъ меня ровнымъ себ, подготовленнымъ для принятія этихъ взглядовъ. Иногда они пугаютъ меня своею безпощадной правдою, и мн длается на минуту страшно. Становятся мн ясны и пустота, и ничтожность, и истинныя заслуги знакомыхъ мн личностей. Я работаю надъ собою, бодро работаю, не утомляясь, не охая, и ищу идеала не просто честнаго, какъ мой отецъ и мать, но честнаго и счастливаго человка; отецъ и мать не были счастливыми людьми, они просто безропотно покорялись своей судьб, понимая, что боле широкой дятельности для нихъ не можетъ существовать; не будь у нихъ меня, и не было бы у нихъ ни одной отрадной надежды въ будущемъ, они жили бы только для того, чтобы умереть. Эту правду дали они мн почувствовать, и я не хочу жить такою жизнью. „Гд же ты таишься, людское счастье? — восклицаю я. — Блесни ищущимъ тебя людямъ и озари яснымъ свтомъ ихъ скорбящія души, усталые умы и примири ихъ съ жизнью! Довольно горя, довольно покорности, позволь пожить!“ Но представить себ идеалъ счастливаго человка я не могу. Мой умъ это я понялъ не въ то время, но гораздо позже, — принадлежалъ къ тмъ негеніальнымъ, простымъ умамъ, которые только путемъ опыта и отрицанія добираются до истины и никогда не наталкиваются на нее разомъ, по чутью, по вдохновенію. Тогда я считалъ себя именно такимъ геніемъ-изобртателемъ, и потому не покидалъ своей мечты найти желанный идеалъ, хотя для сознанія его у меня не было данныхъ.