В других случаях причиной ухода из ранее населенного района гномы называли шум. Однако крестьяне подозревали, что гномы противились не столько самому явлению, но скорее тому, что оно могло означать. Шум являлся своеобразным свидетельством экспансии человечества. Перестук в кузнях и ткацких мастерских, крики детей, пронзительный церковный звон колоколов — все это возвещало будущее, в котором гномам, мирным сельским созданиям, не оставалось места.
В некоторых районах гномы с отвращением отступали перед людской злобой. Иногда гномы сбегали от простого проявления несправедливости со стороны людей, но куда чаще причиной служило прямое оскорбление. Так, в одной из альпийских долин Швейцарии гномы серьезно обиделись, когда пастух сунул нос в чужие секреты. Вот как все случилось.
На лугу, окруженном лесом, перед каменной хижиной пастуха росло вишневое дерево, древнее и узловатое. Каждый год его ветви клонились под тяжестью плодов. Плодовитость дерева казалась тем более привлекательной, что не требовалось никакого ухода. Пастух, следуя обычаям отцов и дедов, просто ставил корзины под ветви каждый год, когда поспевали ягоды. Каждую ночь ветви стряхивали сочные багровые ягоды прямо в корзины.
А может, так просто казалось. На самом деле, как рассказывают жители деревни, которым он описывал это замечательное дерево, однажды, погнав овец на рынок, пастух был одарен щедрыми помощниками сбора урожая — гномами. Если верить рассказам, то по всей долине, в ночной тиши гномы покидали леса, чтобы помочь пастухам и фермерам, шествуя по округе в плащах настолько длинных, что ни одному смертному не удавалось увидеть ноги гномов.
Пастух был очарован самой мыслью о бесшумной и незаметной полуночной работе гномов. Однако его грызло любопытство насчет ног гномов. Он долго размышлял, какой ужас или уродство скрывается под длинными балахонами. Хотя и опасаясь обидеть гномов, он решился все выяснить. В тот год, когда сочные вишни тяжело висели на ветвях, он разработал некий план.
Подходило время гномам навестить дерево, и, когда пастух расставлял корзинки для сбора урожая, он также набрал ведро пепла из очага. Посмеиваясь, он погружал в ведерко ложку и рассыпал пепел тонким слоем вокруг корней дерева, окрашивая землю в беловатый цвет. Затем он отправился домой ожидать утра.
На следующий день, в ярком свете зари, пастух поспешил к дереву. Ветви опустели, а корзины наполнились. Бледный пепел был испещрен клинообразными отпечатками бесчисленного множества гусиных лапок. Сначала пастух долго смотрел, затем, дико расхохотавшись, бросился к деревне по лесной тропинке. Ему не терпелось поделиться свежими новостями. В полдень он возвратился с толпой любопытных крестьян. Он подвел крестьян к отпечаткам в пепле, и горы вздрогнули, зазвенев от презрительного смеха.
Вскоре зеваки затихли, ибо с высоких склонов донесся злобный крик. Люди понимали, что нанесенное ими оскорбление весьма тяжело. Толпа распалась, мрачная и сконфуженная, и любопытствующие отправились по домам.
Как вскоре выяснилось, они потеряли не только доброе отношение гномов. С того дня высокие склоны, окружавшие равнину, опустели. Исчезли и гномы, населявшие долину с незапамятных времен. А что касается пастуха-глупца, то каждый год половина его урожая вишен доставалась птицам, прежде чем он успевал закончить уборку.
В сравнении с некоторыми оскорблениями, его выпад был достаточно мягким. Во многих случаях гномы уходили не столько от дурного любопытства или насмешки, сколько от прямого проявления жестокости. Гномы соседней долины любили посиживать на огромной скале, оставаясь невидимыми и наблюдая за полями во время сенокоса. Однако их выдавало восхищенное щебетание, когда в эти безумные дни они разглядывали игравших, дравшихся и поглощавших пиво людей. В этот период вся деревня выходила на поля косить и сушить сено на зиму. Как-то ночью парни-проказники разожгли костер на излюбленном месте гномов, оставив пышущую жаром скалу, а затем смахнули уголья. Когда ничего не подозревающие гномы на следующее утро прибыли на свой наблюдательный пост, то, усевшись, сильно обожглись. С пронзительными криками, они ринулись обратно в подземный дом и вскоре после этого ушли из селения.
Уход войска гномов обычно происходил втайне, скрытый невидимостью гномов, или ночью. Все-таки один человек удостоился чести стать свидетелем столь печального события. Это был Реймер, паромщик.