Такая перспектива может показаться весьма привлекательной, а может и испугать хуже привидения. Предположим, что необходимость добывать хлеб насущный, занимавшая человека до последнего времени и автоматически сдерживавшая его животные инстинкты, вскоре в самом деле исчезнет. Что же станет делать человек, избавленный наконец от непосильного ежедневного труда? Расхожая констатация — то, что с повсеместным сокращением рабочего дня непосредственно связан рост преступности. В период ежегодных отпусков повышается количество несчастных случаев и нравы вообще становятся более свободными. Все эти симптомы достаточно выразительны. Может быть, «освобожденного» человека удастся уберечь от самого себя, расширив его досуг? Но в конечном итоге таких усилий человеку вскоре надоест полная автоматизация плюс четыре, если не шесть выходных в неделю, и он поймет, что все, что ему нужно для отдыха, — это дважды в неделю четыре-шесть свободных часов в день.
Как человеку сохранить равновесие в общественной жизни, если будет перекрыт этот предохранительный клапан—неустранимая необходимость зарабатывать на жизнь? Трудно сказать. Предположения на этот счет очень неопределенны, и те, кто возглавляют промышленную, общественную и политическую сферы и несут за них ответственность, пока еще не предложили сколько-нибудь серьезных вариантов выхода из близящегося кризиса. Ясно одно: давление, оказываемое на человека природой, то есть божественной Волей, нельзя подменить каким-нибудь человеческим принуждением — например, в виде полицейских мер. Решение этой проблемы необходимо искать на более высоком уровне.
Изложим вкратце ее суть. Полная автоматизация производства имеет своим ближайшим следствием ослабление политической и общественной власти денег. Почему же для нынешнего человечества деньги по-прежнему составляют предмет культа? Деньги служат эквивалентом человеческого труда и позволяют тем, кто имеет к ним доступ, без особых препятствий приобретать его продукты. Если же откроется возможность вообще обходиться без какой бы то ни было затраты человеческого труда, деньги неминуемо утратят свою покупательную способность. Технологический прогресс будет гарантировать каждому новому члену общества легкую жизнь и удовлетворение едва ли не всех его материальных потребностей.
Уже одно это является ярким симптомом того, что человечество достигло важнейшего поворотного пункта в своей истории. Если деньги утратят покупательную способность, они неизбежно утратят тем самым политическую и общественную власть. Реальная власть в современном мире принадлежит меньшинству, которое
Последним переломным этапом в становлении христианской цивилизации, который можно соизмерить с нынешним, был переход от средневековья к Новому времени. Этот переход от XIV-ro века к концу XVII-ro — началу XVIII-го открыл новую страницу современной истории. Проследим в общих чертах процесс замещения (или вытеснения) старой средневековой элиты современной.
В эпоху средневековья представителем элиты был рыцарь. В те времена, когда деньги еще не завладели общественной и частной жизнью человека, правящий класс состоял из рыцарей, или дворян. «Благородный» в современном языке все еще означает «бескорыстный». Средневековый дворянин отличатся не только крепостью духа, но и простой физической силой: таскать на себе тяжелые доспехи,
свободно обращаться с увесистым мечом, копьем и т. п. было для него делом само собою разумеющимся. Если не считать некоторых негативных примеров, составляющих исключение, рыцарь как сюзерен, т. е. господин над вассалами благодаря его силе и оружию, подчинялся только Церкви и ее уставу. Он обязан был защищать слабых и угнетенных и регулировать общественную жизнь, основанную на труде крестьян и ремесленников.
Правда, особым интеллектом типичный рыцарь эпохи «высокого средневековья» не отличался. Крупные земельные магнаты чаще всего были безграмотны; их умственный уровень едва ли превышал уровень, скажем, современного чемпиона по боксу. Своеобразным экзаменом — отбором достойнейших среди элиты — были разве лишь рыцарские турниры — прообраз нынешних спортивных соревнований. Происходили они при дворах принципалов, на глазах, конечно, у прекрасных дам. Простой же народ турнирами не слишком интересовался.