Год активного солнца

— Не кричи, слышу! — сердито сказала она. — Какая больница?

— Первая детская. Мы будем ждать.

Короткие гудки жалили висок, она медленно положила трубку. Посмотрела на Александра Степановича. Он стоял рядом, в руках — забытый стакан с чаем.

— Ирину не оставляют там, — сказала она.

— Я понял.

Кира Сергеевна знала, что муж не станет уговаривать, не станет давить на нее. Он молча разглядывал стакан и не уходил. Ждал.

Не для себя же я буду просить, для Ленки. Эта маленькая хитрость успокоила Киру Сергеевну.

— Саша, принеси из сумки записную книжку.

По тому, как кинулся Александр Степанович в комнату, поняла, как он обрадовался.

Она дважды набирала номер. Длинно извинялась, путано вводила заведующую горздравом в курс дела и только потом добралась до просьбы. Слышала свой просящий голос, испытывала унижение.

— Я понимаю, это против правил, и мне неловко…

— Кира Сергеевна, миленькая, да бросьте вы, ради бога! Сию минуту распоряжусь. Дочь ваша — не белоручка? Горшки детские носить будет?.. Ну, и все в порядке, у нас ведь нянечки — на вес золота!

Она вернулась на кухню еще более уставшей. Как это невыносимо — переступать через главное в себе! Но ее слегка утешило то, что Ирина будет подменять нянечку. Выходит, не совсем уж против правил.

Они долго сидели на кухне, опять пили чай, ждали Юрия. Его почему-то все не было, и это тревожило Киру Сергеевну. Она полистала телефонный справочник, стала звонить в больницу. Про состояние Ленки ей ответили: «Средней тяжести».

А что это такое — средней тяжести? Хотела спросить, но там уже положили трубку.

Александр Степанович сидел на кухне, свесив голову, опершись локтями на колени.

И его я забросила, подумала Кира Сергеевна.

— Саша, мы не требуем друг от друга отчета, я сама так хотела, но прошу: не пей.

Он посмотрел на нее из-под волос странно и холодно, как на чужую.

— С чего ты взяла, что я пью?

— Тогда, в день моего приезда… И сегодня… То есть, уже вчера… Раньше этого не случалось.

Она подошла, подняла со лба его волосы, подержала на голове руку.

— Ладно, не буду, — сказал он.

13

Утром перед работой Юрий забегал в больницу, нес Ирине еду, днем Александр Степанович тащил ей судки с обедом, а по вечерам приходила Кира Сергеевна и тоже приносила что-нибудь на ужин.

— Вы меня обкормите, разве можно все это съесть? — всякий раз говорила Ирина.

Юрия и Александра Степановича дальше вестибюля не пускали, а у Киры Сергеевны был постоянный пропуск, и ей безропотно выдавали халат.

Ленка, бледная, с синими губами, с тонкими, исколотыми на сгибах ручонками, лежала на высокой подушке, разметав легкие влажные волосы. В первый раз, увидев Киру Сергеевну, сморщилась и тихонько заплакала. — Кира, зачем ты меня отдала сюда? Личико с запавшими глазами стало некрасивым, как у маленькой старушки.

Кира Сергеевна целовала исколотые ручонки, желтый и твердый лоб, гладила тельце с гибкими, как пружинки, ребрышками.

— Забери меня, пожалуйста…

Привыкла, что бабушка Кира — главная в доме и все может. Думает, и здесь главная.

— Обязательно заберу, вот только немножко поправишься.

Ленка смотрела большими обиженными глазами и плакала не по-детски тихо и горько.

В белой палате стояло шесть кроваток, две были пустые. Ирина рассказывала, что всех четверых кормит по очереди, умывает, убирает палату. На весь этаж — одна нянечка, никто не идет на эту работу. Почему так, думала Кира Сергеевна, почему не дать рублей по сто пятьдесят, если тут самое узкое место!

Она долго сидела с Ленкой, вырезала ей и другим малышам бумажных куколок, делала лодочки, кораблики, а потом, когда дети засыпали, спускались с Ириной в сад. Курили на скамейке, говорили о близком: о Ленке, уколах, лекарствах.

— Где ты спишь? — спросила Кира Сергеевна.

— Где придется. Чаще в ванной, там кушетка.

Усталая, без косметики, с выступившими тонкими ключицами, Ирина выглядела немного чужой, от нее пахло больницей. Кира Сергеевна смотрела на ее худую шею и все пыталась придумать, как бы помочь и Ленке, и ей.

Ирина говорила, что особенно трудно ночами. Проснется ребенок, плачет, будит остальных, все плачут, зовут маму, приходится укачивать на руках по очереди.

Кира Сергеевна чувствовала себя виноватой в том, что не могла разделить ее тревожных бессонных ночей.

— В субботу и воскресенье я буду в палате, а ты дома выспись, искупайся.

— Ну, что ты! Тебе ж потом работать.

О семейных делах они не говорили, обе избегали касаться этих тем, и все же Кира Сергеевна чувствовала, как оживает между ними близость, которой раньше не было. Хотелось сказать или сделать для Ирины что-то хорошее, но она ничего не могла придумать. Кира Сергеевна не любила нежничать, говорить сладкие слова, даже с Ленкой никогда не сюсюкала. Да Ирина и не привыкла к нежностям, в ее характере чувствовалась жестковатость и холодность.