Год благодати

Опять гремит гром, и в землю передо мною ударяет молния. Я чувствую, как волосы встают дыбом, но я цела и радуюсь, что цел и огород, но тут земля начинает сползать вниз. Я отчаянно пытаюсь удержать ее замерзшими руками, но все тщетно. Вскарабкавшись выше, я хватаюсь за какие-то вьюнки и вижу, как оползень уносит с вершины холма половину земли, и она с шумом несется в лощину.

Видя, что мой огород унесло, я плачу. Это было единственное, что у меня оставалось. Мой последний шанс. И я ничего не могу сделать. Я смотрю на небо и кричу:

– За что мне это?

В ответ снова гремит гром, я чувствую ее силу, ее ярость, и во мне тоже вспыхивает гнев – я понимаю, что она меня предала. Ева… Но ведь с ее стороны не было никаких обещаний, мы не заключали секретных договоров, и никто не говорил мне, что будет легко. Посему вполне может статься, что мне не суждено пережить эту зиму. Я кричу, кричу во все горло, изливая свое возмущение против всего, что привело меня сюда, и, когда падаю на замерзшую грязь, до меня доносится другой крик.

Может быть, это какое-то животное, попавшее в капкан? – думаю я. Но, когда истошный вопль повторяется, я понимаю, что это человек. И он кричит в становье.

– Гертруда, – шепчу я.

Глава 38

Оставив погубленный огород, я бегу через лес к становью. Теперь я хорошо знаю дорогу, знаю каждое упавшее дерево, каждую опасную ветку.

Когда я подбегаю ближе, вопли становятся громче, и к ним примешиваются пение и смех. Я врываюсь к ним, ворота не заперты, и вижу, как девушки кружатся, сыпля на себя снег. Одна из них стоит на крыше отхожего места и машет руками, словно дирижируя этим адским действом.

– Ты не видела мое покрывало? – Ко мне, спотыкаясь, идет девушка, промокшая до нитки. Это Молли. Я хочу ответить, что у нее нет покрывала, но она уже бредет прочь.

Не могу сказать, усугубилось ли состояние их рассудка, или же улучшилось состояние моего, но одно мне ясно – то, что они творят, это чистое безумие.

Кирстен хватает Тамару за руку и тащит на середину поляны. Они пляшут, кружась все быстрей и быстрей, хохоча, визжа, и тут расколовшая тьму молния ударяет в землю прямо возле них. И тотчас к запаху грозы примешиваются запахи горелого мяса и волос. Тамара лежит на земле, и ее тело сотрясают судороги.

К ней, шатаясь, подходит Хелен и, вглядевшись в нее, закрывает рот рукой. Трудно сказать, плачет она или смеется – быть может, этого не знает даже она сама.

Снова сверкает молния, и девушки бросаются к бараку, все кроме Кирстен, которая хватает Тамару за дергающиеся руки.

– Откройте ворота пошире! – вопит она.

– Погоди… что ты делаешь? – Я подбегаю к Кирстен, но она отталкивает меня, и я падаю на землю.

– Я оказываю ей милость, – заявляет она.

Тамара смотрит мне в глаза. Она все еще не может говорить, но в ее взгляде я вижу ужас.

– Ты не можешь это сделать – Я встаю на ноги. – Она ведь жива, она дышит.

– Ты хочешь, чтобы ее сестер изгнали в предместье? – вопрошает Кирстен. – Она заслуживает достойной смерти, заслуживает, чтобы ее тело вернулось домой.

Девушки бросаются к воротам. Я умоляю их остановиться, но они словно не видят меня… не слышат моих слов.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках кого-нибудь, кто бы послушал меня, и вижу Гертруду, прячущуюся за древом наказаний. По лицу ее текут слезы, стало быть, она точно осознает – то, что творят девушки, это зло.

Они поднимают тело Тамары и несут его к воротам, чтобы выбросить из становья, когда снова вспыхивает молния и освещает ее лицо со ртом, разинутым в беззвучном крике ужаса.

Свет гаснет, и тело Тамары с глухим стуком падает на землю. Со скрипом, от которого стынет кровь, ворота затворяются, затем лязгает засов, словно последний гвоздь, вгоняемый в гроб.

Стоя у ограды, девушки смотрят в щели между грубо оструганных кольев.

Когда за оградой слышится тяжелая поступь нескольких пар ног, я отступаю назад.

Мне не нужно видеть, что там творится – я слышу это. Слышу и чувствую, как ножи кромсают плоть, как беззвучно вопит Тамара.

Несколько девушек отворачиваются. Джессика зажмуривает глаза, Марта сгибается в три погибели, и ее выворачивает наизнанку. Им никогда не забыть того, что они сейчас видели. Того, что они натворили. Остальные же продолжают спокойно смотреть на кровавую расправу – для них это Божья кара, Божья воля, хотя на самом деле это всего лишь воля Кирстен.

– Ты убила ее, – говорю я. – Тамара была одной из твоих ближайших подруг, а ты хладнокровно убила ее.

Кирстен устремляет на меня свирепый взгляд.

– Это… это Тирни? – Ко мне, пошатываясь, идет Хелен, из кармана ее плаща выглядывает Голубушка.

– Она вернулась? – вопрошает Кэти, тыкая меня пальцем. – Как ей это удалось?

Дженна подходит ко мне вплотную. Ее зрачки, словно съевшие радужки, чернильно-черны.

– Она что, призрак?

Кирстен берет в руки топор, который был прислонен к ограде.

– Есть только один способ выяснить, призрак она или нет.

Она надвигается на меня, занеся топор, а я отступаю, пячусь к ограде.

С каждым шагом мои ноги наливаются свинцом, а сердце бешено колотится.