Год быка--MMIX

Однако это жизнеутвержда­ющее открытие – лишь часть правды, одна из двух сторон. Быва­ет и совсем иная эстетика – эстетика смерти и раз­ру­шения, и она тоже основана на совпа­дении внешних образов – реа­льных или художе­ствен­ных с образами кол­лектив­ной памяти. Человек и даже целый народ не всегда имеет воз­мож­ность жить в согласии с традициями, получать от жизни малые эстети­че­ские радости. Бывает, что судьба заносит в такие беспросветные дебри, что для поддержания жиз­нен­ного тонуса оста­ётся лишь путь невроти­ческого наслаж­дения – смако­вания чужого или даже своего несчастья. Вот уж чего в истории человече­ства и в жизни наших пред­ков было вполне доста­точно. Есть даже подозрение, что тот доста­точно про­чный психо­логи­ческий барьер между ли­ч­ностью и «кол­лектив­ным бес­созна­тельным» воз­ник имен­но для того, чтобы уберечь новые поко­ления от невроти­ческих соблазнов. Культурные общ­ности, где такая завеса не возникла, сгорели в содомском огне невротического веселья. Однако время от времени эти психи­ческие «протуберанцы» вырыва­ются на поверх­ность соци­а­льной жизни, формируя те самые гумилёвские «антисистемы».

Наконец, кроме первых двух – позитив­ного и невроти­ческого, есть ещё и третий, особый путь добы­вания жизнен­ной энергии и соответ­ствующая эстетика мистерии. Доктор Юнг назвал этот путь ухода от невроти­ческого саморазру­шения обращением к символи­ческой жизни. Однако этот путь дос­тупен лишь тем, кто имеет в кол­лектив­ной памяти поко­лений необходимый фундамент духовной ку­льтуры, чтобы по этим ступеням подобно Орфею выйти из ада своей персона­льной «анти­сис­темы». А если речь идёт об исторических процессах, то в антисистемное, невроти­ческое состояние доброво­льно нисходит самый духовно си­льный, облада­ющий запасом духовной энергии и культуры, чтобы найти выход и спасти всех. Вечный сюжет «ухода и воз­врата» твор­ческой лич­ности или «твор­ческого меньшин­ства» является одним из главных ритмов Истории. Это доказал не то­лько А.Тойнби в 12-томном труде «Постижение Истории», но и его ярый оп­понент Л.Гумилёв.

Написание Булгаковым своего главного Романа – тот самый случай мучи­те­льного поиска вы­хода из соб­ствен­ного невроти­ческого ада, но с чётко понимаемой целью – указать путь к выходу для всей страны, ввергнутой на столетие в антисистемное состояние. И положа руку на сердце, раз­ве не стало для нашего поко­ления знаком­ство с образами «Мастера и Маргариты» глотком свежего воз­духа и примером истинной твор­ческой свободы, жизнен­ным ориентиром в затхлые годы застоя. Хотя, чтобы сладкое на устах, но горькое в чреве лекар­ство подей­ствовало, нужно было достичь в 1960-х баланса между невроти­ческой эстетикой анти­сис­темы и про­стодушной жизнен­ной романтикой подъ­ёма ново­го поко­ления. Видимо, имен­но такой баланс даёт шанс обще­ству найти третий путь – не к ба­на­льной смерти, и не к обыден­ной жизни, а к твор­ческому обнов­лению через мистерию пере­жи­вания и отрицания смерти. Эта мистерия, соб­ствен­но говоря, и описана в бес­смертном Романе.

Об этом мы ещё поговорим, а сейчас для нас важно, что художе­ствен­ный метод познания имеет три пути, которым соответ­ствует три раз­ных эстетики. Все три формы эс­тети­ческого пере­жи­ва­ния означают связь лич­ности с кол­лектив­ной памятью поко­лений. Но то­лько третий путь оз­начает ак­тив­ное соучастие твор­ческой лич­ности в работе ангелов и демо­нов по рас­чи­стке фундамента и строи­тель­ству в «кол­лектив­ном бес­созна­те­льном» ново­го зда­ния куль­туры – лестницы, ведущей к выходу из невроти­ческого ада. Без этого раз­ли­чения будет сложно оценить много­слой­ную эстетику булгаков­ского Романа, до которой мы так и не добра­лись, но зато теперь лучше готовы к ее ис­следо­ванию.

«Подняться к небу – вот работа…»

С точки зрения художе­ствен­ного метода Булгаков – писа­тель универса­льный и синтети­ческий. Ненасытное «ощуща­ющее чрево» писателя легко вмещает и усваивает все жанры и стили. Подобно Импровизатору из пушкинского наброска «Египетские ночи», Булгаков на лету подх­ватывает любую тему, в его феномена­льной памяти немед­лен­но резонируют ас­социации, идеи, обра­зцы и образы, под­сказан­ные другими поэтами, писателями, философами, но нашедшие приют и но­вую жизнь в душе Автора и блестящее воплощение в вырази­те­льной и ёмкой драматургии. Не будь такого универса­ль­ного и уника­льного по «ощуща­ющей силе» таланта, раз­ве были бы воз­можны пьесы о Пушкине и Мо­льере, сцени­ческие пере­ложения «Дон Кихота» и «Мёртвых душ». Причём мы даже не замечаем при­сут­ствия драматурга в этих пьесах, столь есте­ствен­но вытека­ющих из твор­ческих биографий гениев. Но этого есте­ствен­ного общения с гениями, подобно завтраку с Кантом, не было бы, случись в пьесе малейший дис­сонанс с их твор­ческим стилем и идеями.