Год быка--MMIX

Ничего не поделаешь, придётся и нам лезть на самую да­льнюю полку и доста­вать томик Ари­с­тотеля, чтобы в сочинении «Поэтика» обна­ружить пять с половиной необ­хо­димых моментов насто­я­щей трагедии: 1) «перипетия», 2) «узна­вание», 3) «пафос», 4) «страх» и «состра­дание», 5) «катарсис» как очищение, освобож­дение от пере­живаемого зрителем нево­льного соблазна, греховных помыслов. Нетрудно убедиться, что свита Воланда устраивает на сцене Варьете имен­но такое представление с вполне опреде­лён­ной целью выяснить «гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутрен­не?». Не испортила ли москвичей эта самая мате­риалисти­ческая ап­паратура?

Не так уж сложно понять, что на роль наивного и ничего не подозрева­ющего героя античной трагедии судьба-злодейка в лице свиты Воланда выбрала Жоржа Бенгаль­ского. Случив­шаяся пери­петия про­изошла от отсут­ствия у Бенгаль­ского привычки к необ­ыкновен­ным яв­лениям, как и у по­койного Берлиоза. Поэтому он взялся беспечно ком­ментиро­вать слова и дей­ствия самого Воланда, и вовремя не внял честному предупреж­дению насчёт «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!».

Не внял, не остановился, стал требо­вать предусмотрен­ное явными и тайными циркулярами ра­зобла­чение. Фагот честно выполнил свои обязан­ности и подтвердил, что деньги настоящие. Соб­ствен­но, в этот самый момент Бенгаль­ский и руко­вод­ство Варьете узнают, что оказались помимо своей во­ли вовлечены в настоящее преступление. А без такого нево­льного преступ­ления, согласно Аристо­те­лю, и не бывает прави­льной трагедии. Кстати, Булгаков должен был в своё время раз­веселиться, узнав о требо­вании обяза­те­льного разобла­чения любых фокусов и маги­чес­ких дей­ствий, то есть «пери­пе­тий». Такое вот получилось со стороны Главреперткома и ОГПУ революцион­ное принуж­дение совет­ских зрелищ­ных учреж­дений к учению Аристотеля.

После разобла­чения должен наступить пафосный момент в сюжете трагедии, когда нагнетание страстей достигает высшей точки. Фагот умело раз­задоривает публику, а Беге­мот отры­вает голову несчастному герою. Вот тут-то публика и должна осоз­нать весь ужас положения героя. Да и не то­лько героя. Сама-то публика благодаря умелой режис­суре тоже оказыва­ется соучастницей. Жестокое нака­зание, свершив­шееся над героем, не могло не про­будить в зрителях если не мысли, то предчув­ствия. После отчуж­дения, достигнутого в результате разо­бла­чения, и пафосного желания на­казать, воз­ни­ка­ет первое, самое про­стое пере­жи­вание един­ства с героем на основе об­щего страха пере­д законом. А из этого первонача­льного страда­те­льного един­ства вырастает следу­ющий момент сострадания или милосердия. После чего воз­никает стадия очищения, освобож­дения не то­лько от страхов, но и от их первоосновы - соблазнов.

В сеансе чёрной магии этой стадии очищения, как мы уже догадались, соответ­ствует пере­оде­вание зрителей в новую одежду, а также и пере­обу­вание. Это самое пере­оде­вание и пере­обу­вание не­об­ходимо, очевидно, для плавного пере­хода от трагедии к комедии, к фарсу как необ­ходимому завер­шению дионисийской драмы-мистерии. При этом участниками фарса являются сами зрители, а сюжет фарса пародийно повторяет основные повороты трагедии. То­лько здесь уже в роли коме­дий­ного ге­роя выступает Семплеяров, пафосное «отры­вание головы» после обяза­те­льного разобла­чения про­ис­ходит хотя и болезнен­но, но чисто сим­воли­чески – в виде удара зонтиком. Как и чисто сим­воли­ческое пере­оде­вание приживалки в хозяйку.

Зная канони­ческий сюжет дионисийских праздне­ств, будет не так уж трудно опоз­нать в бега­ю­щих по улицам Москвы полуодетых гражданках настоящих вакханок. Впрочем, разо­бла­чение в бук­ва­льном смысле, а также превращение червонцев в обычные фантики и есть оконча­тельная точка в сюжете мистерии, освобож­дение всех участников мистерии от соблазнов, страстей и страхов, меша­ющих мисти­ческому соединению с Совер­шен­ством, которое должно про­изойти в душе каждого.