Год быка--MMIX

Напомню, что к этому времени уже была написана первая редакция Романа, включая ершала­имскую часть. Поэтому письма Гоголя по поводу Поэмы легли на подготов­лен­ную почву. Са­мокрити­чные мысли автора «Мёртвых душ» не могли не войти в резонанс с мыслями и чув­ствами Булгакова, не повлиять на да­льнейшую работу над Романом. В общем, я бы посоветовал тем, кто же­лает понять смысл булгаков­ского Романа, пере­читать письма Гоголя о «Мёртвых душах». Но и сам не могу уде­ржаться от обширных цитат. Начнём с того, что «сон Маргариты» ведёт нас не то­лько к лири­че­скому отступ­лению в 11 гла­ве Поэмы, но и к «Пере­писке», где Гоголь даёт истолко­вание:

«Слова эти были приняты за гордость и доселе неслыхан­ное хвастов­ство, между тем как они ни то, ни другое. Это про­сто нескладное вы­раженье истин­ного чув­ства. Мне и доныне кажется то же. Я до сих пор не могу выносить тех за­унывных, раз­дира­ющих звуков нашей песни, которая стремится по всем бес­преде­льным рус­ским про­стран­ствам. Звуки эти вьются около моего сердца, и я даже дивлюсь, почему каждый не ощу­щает в себе того же. Кому при взгляде на эти пустын­ные, доселе не засе­лен­ные и бесприютные про­стран­ства не чув­ству­ется тоска, кому в заунывных звуках нашей песни не слышатся болезнен­ные упреки ему самому – имен­но ему самому, – тот или уже весь исполнил свой долг как следует, или же он нерус­ский в душе» /Гоголь Н.В. «Выбран­ные места из пере­писки с друзьями» XVIII,2/.

Наиболее интересным является признание Гоголя о мотивах сугубо сатири­ческого изоб­ра­же­ния рус­ской жизни и о методе, как он её описывал, находясь в далёком Риме. Гоголь честно призна­ётся, что источником сатири­ческих образов Поэмы были его соб­ст­ве­н­ные недо­статки, которые он ви­дел и в окружа­ющих: «Вот как это делалось: взяв­ши дурное свой­ст­во мое, я преследовал его в другом званье и на другом поприще, старался себе изобра­зить его в виде смер­те­льного врага, нанесшего мне самое чув­ст­вите­льное оскорбление, пре­следовал его злобой, насмешкой и всем чем ни попало. Если бы кто увидал те чудовища, которые вы­ходили из-под пера моего вначале для меня самого, он бы, точно, содрогнулся. Дово­льно сказать тебе то­лько то, что когда я начал читать Пушкину первые главы из "Мертвых душ", в том виде, как они были прежде, то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении (он же был охотник до смеха), начал по­не­мно­гу стано­ви­ться все сумрачней, сумрачней, а наконец сделался совер­шен­но мрачен. Ко­гда же чтенье кончи­лось, он про­изнес голосом тоски: "Боже, как грустна наша Рос­сия!" Меня это изумило. Пуш­кин, который так знал Рос­сию, не заметил, что все это карикатура и моя соб­ствен­ная выдумка!» / там же/.