Но вот проблема: Николай Васильевич, пожалуй, даже недооценил силу своей магии, когда сочинял своего Чичикова. С виду-то Павел Иванович действительно такой же пошляк и серость, как и его партнёры по пьесе. Но мы с вами только что обсуждали чёрную фигуру Ричарда III, злодея среди злодеев, но злодея не просто так, а с особым поручением от провидения. Вот и Чичиков оказывается не просто пошляк, а Пошляк с большой буквы, способный сравняться чуть ли не с Наполеоном. И
Возможно даже, что Гоголь, создавая для своих магических целей столь важную персону как Чичиков, хотел затем по-свойски разобраться с ним во второй части Поэмы. Однако все мы отлично понимаем, что ни Гоголю, ни даже всем русским писателям такая магия не удалась бы в середине XIX века. Вечерняя заря капитализма только-только разгоралась над просторами России. Но Гоголь сумел уловить этот образ «гаммельнского крысолова», который действительно способен скупить все
Булгаков, судя по всему, согласен с Гоголем насчёт магической силы искусства. Но разрешает этот вопрос несколько иначе. Одного лишь создания образа, олицетворяющего порок, не достаточно. Нужно достичь определённой стадии развития Идеи, когда сообщество готово участвовать в очищающей мистерии. Мы с вами подробно разобрали пример с Иудой, воплотившим не просто предательство, а предательство высшего духовного начала ради земного кумира. Иисус поручает лучшему ученику эту трудную роль, сам режиссирует и участвует в пьесе-мистерии, чтобы убить этот порок в себе самом и в душах всех учеников. Но если в древнем Ершалаиме была необходима такая жестокая постановка Мистерии, то и в современном мире недостаточно написать Поэму или Роман. Нужно, чтобы этот сюжет обновления и очищения был разыгран наяву.
Булгаков, с одной стороны, точно следует каноническому Евангелию, но противопоставляет одностороннему толкованию свою версию «от Воланда». И это теневая сторона Евангелия весьма созвучна мотивам и методу Гоголя. Булгаков в