Год быка--MMIX

Нет, наша жена, оставаясь верной мужу, дей­ст­вите­льно по-своему любит своего мастера. Без мастера её суще­ство­вание не имеет смысла кроме бесплодного потреб­ления мирских удоволь­ствий. Но ипос­тась мастера под влия­нием предан­ной жены страдает от твор­ческой импотен­ции, а следом и сама жена стано­вится злой ведьмой. И то­лько психо­логи­ческий кризис, мора­льный крах прежнего мирского духа может наставить потерпев­шую на путь исправ­ления, если то­лько она не рас­тратила любви, не про­лила масло. Про­исходит освобож­дение мотивации художника от оков. Хотя новая нрав­ствен­ная инстанция тоже пока не вступила в работу. Душа худож­ника ока­зыва­ется во власти безу­держной фантазии, которую ещё нельзя наз­вать твор­ческой. Ибо жених хотя и воз­вестил о буду­щей свадьбе, но ещё не пришёл. Точнее, это невеста ещё не готова, не научилась сдержи­вать свой буйный норов, ещё не готова вполне подчиниться воле твор­ческого духа.

Ал­легория полёта фантазии, похоже, даёт нам представление о внутрен­нем состоя­нии психики во время так называемого «кризиса среднего воз­раста». Главной жизнен­ной целью в этот период яв­ляется воз­вращение прежнего мастера времён потерян­ной ю­ности, поэтому жена сама стано­вится вре­мен­ной нрав­ствен­ной инстанцией, повели­тельницей всех демо­нов и ведьм, про­снув­шихся в душе. При этом на месте пропавшего мастера оказыва­ется тот самый «буйный норов», а эмоциона­льную роль пришпорива­ющей его мотивации выполняет другая из подчинен­ных ипос­тасей жены. Ведь своя триада помощ­ников есть и у жены. У Маргариты – это Николай Иванович, Наташа и теперь уже, как первая нить, связыва­ющая с будущим женихом – Азазелло. Наташа лично предана Маргарите и тоже обрывает связь с прежним домом. Теперь то­лько пла­ксивый, но исполни­тельный боров связывает ос­вобождён­ную лич­ность с прежним духом.

Нам удалось применить ещё два ключа, освоить с ними ал­легори­ческий язык апостола Павла, но до Киева этот язык нас пока не довёл. Поэтому придётся вос­пользо­ваться следующими ключами. Впрочем, седьмым и вос­ьмым ключами мы уже тоже воспользовались по ходу рас­суж­дений. Поэтому вся наша надежда на последний девятый ключ и метод предметного анализа в сочетании с седьмым ключом универса­ль­ности. Столь настойчивая и конкретная привязка маршрута Полёта к вос­точно-европейской географии обязывает нас вспомнить об истори­ческом и полити­чес­ком подтексте, кото­рый мы обна­руживали в большин­стве предыдущих глав. Соб­ствен­но, мы последний раз делали такую попытку в связи с 19 главой, но забраковали её из-за излишней субъек­тив­ности. В конце концов, ни­кому ещё не удавалось до наступ­ления событий угадать исполнение такого рода предви­дений, как у Ностра­дамуса. А мы даже не знаем, про­изошли уже или ещё нет какие-то события, которые описаны в этом блоке глав с 19-й по 21-ю. И всё же попробуем про­должить известные нам ряды истори­ческих периодов, привязан­ные к стадиям.

Мы доста­точно уверен­но привязали главы 14, 15 и 16 к трём «нисходящим» стадиям советской истории после Великой рус­ской революции: 1917–1922 (Союзный договор), 1923–1930 (Великий пе­ре­лом), 1931–1941 (Великая война). С помощью принципа зерка­льной сим­метрии стадии 17-19 можно привязать, соответ­ствен­но, к периодам 1941–1964, 1965–1991, 1992–2007.

Итак, 19 стадии в истори­ческих про­цес­сах соответ­ствует Реставрация на излёте быв­шей рево­люцион­ной полити­ческой системы. Понять это нам помогает клас­си­ческий пример фра­нцузской рево­люции, где аналогичный период Реставрации тоже про­длился около 15 лет – с 1815 по 1830 год. Не будем си­льно углубляться в политологи­ческое обосно­вание, про­сто укажем на глав­ную черту этого периода – мора­льный крах прежней идеологии. Отсюда чисто прагмати­ческая нужда в заим­ство­вании идей и полити­ческих форм – как из внешних источников, так и из своих дорево­лю­цион­ных. В случае с французской Реставрацией внешние силы были консерва­тив­но-монар­хи­ческие, а в нашем случае – либера­льно-республиканские, вот и вся раз­ница. Однако мимикрия внешних форм не си­льно затра­ги­вала постимперские или постсоветские стереотипы пове­дения элит.