Год быка--MMIX

– Я вижу, что соверша­ется какая-то беда из-за того, что я говорил с этим юношей из Кириафа. У меня, игемон, есть предчув­ствие, что с ним случится несчастье, и мне его очень жаль».

То есть тёмные све­дения о грозящей Иуде смерти про­ку­ратор получил из вполне опреде­лён­ного источника – от Иешуа Га-Ноцри, которого наши ком­ментаторы не спешат обви­нить в соучастии. А почему? То­лько из предвзято хорошего отно­шения к интеллигентному Иешуа и негатив­ного отно­шения к спец­службам?

Однако выходит, что спец­службы, как и властители способны не то­лько безуспешно про­тиво­стоять духовным силам, но и выполнять их волю и предви­дение. В этом случае отно­шение к их дей­стви­ям должно быть, наверное, не столь отрицательным? Да, в общем-то, в тексте «романа в романе» мы не наблюдаем никакой иронии Автора по отно­шению к Афранию и его подручным. Нево­льно воз­никает контраст в отно­шении читателя к двум спец­службам – в Москве и в Ершалаиме.

Наконец, есть ещё один важный эпизод в Романе, который может про­лить свет на отно­шения Автора к руко­вод­ству москов­ской спец­службы. В главе 23 «Великий бал у сатаны», кроме рыжего Малюты есть про­зрачный для историков намёк ещё на двух деятелей тайного приказа:

«По лестнице подымались двое последних гостей.

– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разо­бла­чений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом».

Речь здесь, очевидно, шла о последнем в ряду исторических отра­вителей – недавно рас­стрелян­ном быв­шем главе ОГПУ Генрихе Ягоде. Зачем Булгакову понадобилось включать в Роман столь актуа­льную фигуру, причём в небезопасных обстоя­тель­ствах конца 1930-х годов. Не про­ще ли было ограничиться полити­ческими деятелями про­шлых веков? Или Автор решил подыг­рать Ежову и Берии в том, чтобы заклеймить злодеев? Нет, нужно искать другой ключ к ре­шению загадки. А может нао­борот – фигуры двух чекистов является актуа­льным ключом ко всему ряду персо­нажей, подняв­шихся по лестнице на Великий бал у сатаны? Ведь не то­лько Булгакову, но и всей столичной публике изве­стно, что обвинения в отрав­лениях, шпионаже и вреди­тель­стве, предъявляемые деятелям большевист­ского режима – это ложь, прикрыва­ющая све­дение полити­ческих счётов.

Опять же заметим, что самая яркая фигура из сонма гостей бала – Фрида оказалась зас­лужива­ющей снисхож­дения, и её дело было пере­смотрено самой Маргаритой. Но среди гостей Бала были и другие истори­ческие фигуры, прижизнен­ные обвинения против которых были, как минимум, спорны. Например, самым первым, открыва­ющим ше­ствие гостем наз­ван «господин Жак с супругой», о ко­то­ром далее сказано: «Убежден­ный фальшивомонет­чик, государ­ствен­ный из­мен­ник, но очень недурной алхимик. Про­славился тем… что отравил королевскую любовницу». Реа­льный Жак ле Кёр, министр финансов французского короля Карла VII, тоже был обвинён по полити­ческим мо­тивам – несп­ра­ве­дливо или явно преувеличен­но.

Следу­ющий гость – «Граф Роберт… был любовником королевы и отравил свою жену». Бул­га­кову и в этом случае было известно, что фаворит английской королевы Елизаветы I не обви­нял­ся в смерти жены, а вошёл в историю отра­вителем лишь благодаря роману Вальтера Скотта. Ещё один ал­химик из числа гостей бала – герман­ский импе­ратор Рудольф II имеет, скорее, большие за­слуги в раз­витии наук, а от престола он про­сто отрёкся в результате интриг. Так что же получа­ется? Гости на Бал, как минимум, удостоив­шиеся отде­льного упоминания были выбраны вовсе не по при­знаку зло­дей­ства. Скорее, они имеют отно­шение к той самой тайной алхими­ческой традиции, кото­рую под крылом ОГПУ пытался возродить Роберто Бартини?