Я из тех, кого сама стала называть П.Е.И. Первая. Единственная. Иная. Мы – очень избранный клуб, но нас таких больше, чем можно подумать. Мы знаем друг друга в лицо. Всех нас отмечает один и тот же усталый взгляд. Взгляд человека, которому хотелось бы, чтобы люди перестали думать, как это замечательно, что мы умудряемся прекрасно справляться со своим делом, будучи при этом чернокожими, азиатами, женщинами, латиноамериканцами, геями, паралитиками, глухими… Но когда ты – П.Е.И., на тебе висит груз дополнительной ответственности – хочешь ты того или нет.
Когда я начинала свой первый телесериал, я сделала то, что казалось мне совершенно нормальным: в XXI веке я заставила мир в телевизоре выглядеть так, как выглядит настоящий мир. Я наполнила его персонажами, отличавшимися друг от друга оттенком кожи, гендером, происхождением и сексуальной ориентацией. А потом сделала самую очевидную вещь на свете:
Надеюсь, и у вас поползли вверх брови, милые читатели. Потому что – ой, я вас умоляю! Но я делала то, чего, как говорили «большие шишки», нельзя делать на TV. И Америка доказала, что они не правы, смотря мои сериалы. Мы буквально меняли
То есть дают – но не тогда, когда ты П.Е.И.
Вторые шансы – это для грядущих поколений. Вот их-то ты и создаешь, когда ты П.Е.И. Вторые шансы – для тех, кто придет за тобой.
Как папа Поуп говорил своей дочери Оливии, «ты должна быть вдвое лучше, чтобы получить хотя бы половину».
Я не хотела «хотя бы половину». Я хотела все. И поэтому пахала вчетверо усерднее.
Мне не хотелось, чтобы когда-то, глядя на себя в зеркало, мне пришлось признаться, что я недостаточно старалась, чтобы эти сериалы получились. Что я не вкладывалась на сто процентов в создание наследия для своих дочерей и всех цветных молодых женщин, которые гадали, возможно ли это. Меня до глубины души раздражало то, что мы живем в эпоху невежества, которое достаточно велико, чтобы мне по-прежнему было необходимо подавать пример. Но это не меняло того факта, что я была одна.
У меня вошло в привычку постоянно работать на пределе возможностей. Моя жизнь вращалась вокруг работы. А за пределами работы я выбирала пути наименьшего сопротивления. У меня не было энергии на трудные разговоры или споры. Так что я улыбалась и спускала людям с рук то, что они обращались со мной, как им заблагорассудится. Все это вызывало у меня единственное желание – вернуться в офис. Где я была главной. Где я была начальницей. Где люди были слишком почтительны, добры, довольны или напуганы, чтобы обращаться со мной как с дерьмом.
Поскольку я так много работала, усталость стала моей вечной спутницей. В первый период работы над «Анатомией страсти» я отклонила столько приглашений, что меня перестали куда-либо приглашать. У меня начала складываться репутация человека, который не общается с коллегами вне работы. В действительности же я не общалась вне работы
Широкий круг моих друзей тоже меня не понимал. Пошли слухи, будто я бросила их ради гламурной голливудской жизни, наполненной вечеринками и знакомыми-знаменитостями. Я бы посмеялась над этими домыслами, если бы не так уставала. Я получала гневные письма из-за пропущенных дней рождения и засыпала, уронив голову на клавиатуру, не успев дописать ответ с извинениями. Под конец я просто… сдалась. Среди моих друзей в результате самоотсева остался меньший круг – ядро. Я стала чаще сидеть дома – и проводить больше времени за работой. Больше времени в одиночестве. Больше времени в убежище.
Потеря себя случается не в один миг. Потеря себя происходит, когда ты раз за разом говоришь «нет».
«Нет» – сегодняшнему выходу «в свет».
«Нет» – обмену новостями со старой подругой по колледжу.
«Нет» – посещению вечеринки.
«Нет» – поездке в отпуск.
«Нет» – новым дружеским отношениям.
Потеря себя происходит по полкило зараз.
Чем больше я работала, тем больше становился стресс. Чем больше становился стресс, тем больше я ела.
Я понимала, что ситуация выходит из-под контроля.
Я начала ощущать все больший дискомфорт.
Я начала ощущать все бо́льшую усталость.
Джинсы становились все теснее и теснее.
Я покупала одежду все большего размера.
Мне стала требоваться одежда самого большого размера, какой только был в магазине плюс-сайз.
И все же.
Столь многое в этом вызывало у меня двойственные чувства! Феминистка во мне не желала спорить сама с собой. Меня возмущала необходимость говорить о своем весе. Было такое ощущение, будто я осуждаю сама себя за то, как выгляжу. Это казалось ограниченностью. Это казалось женоненавистничеством.
Переживать об этом казалось… предательством.