Год красного дракона

Распоряжения король Карл начал отдавать даже не покидая Тауэра, по телефону, прямо из кабинета коменданта. Электричества в этой юдоли скорби как не было тысячу лет назад, так и нет, а вот телефон в комендантский кабинет провели достаточно давно. А то вдруг надо будет отдать распоряжение немедленно казнить какого-нибудь особо важного заключенного. Впрочем, в отличие от полицейского чиновника, имевшего большой опыт политического сыска, у Карла никаких предчувствий на ближайшую перспективу не имелось, поэтому казнь мужчин-заключенных была запланирована на полдень (папенька и старший брат Линдси были в числе смертников). Зато женский аристократический контингент Тауэра следовало начать отправлять в Риджент немедленно, присовокупив к нему тех колдуний, что находились под арестом прямо в главной резиденции их ордена, а также студенток колледжа магии и колдовства. Оборудование пыточных зал, где высокородные дипломированные ведьмы еще при жизни должны были пройти через все круги ада, еще не закончено, но и черт с ним. Время торопит. Чем скорее, тем лучше. Таким образом, по высокородным аристократам шарахнул принцип подсудности исключительно королю. Если при предыдущем монархе им могло сойти с рук все что угодно, то новый король отправлял их на плаху даже не по малейшему подозрению, а просто так, на всякий случай. И все было по закону, как в далекие времена Генриха Восьмого.

Ради того, чтобы как можно скорее избавиться от колдуний, король даже распорядился временно придержать разгрузку в Плимуте, Бристоле и Портсмуте транспортов с колониальным мясом из Африки, Индии и Китая. При этом эшелоны с уже выгруженными в портах девками Карл распорядился временно поставить на запасные пути на тех промежуточных станциях, где для этого есть место. Не до них сейчас, пусть подождут своей очереди. Единственными, кого король разрешил пропустить впереди аристократок, чтобы, так сказать, «разогреть механизмы», были молодые простолюдинки с уголовными наклонностями, по поводу которых в Скотланд-Ярде уже закончили расследование и вынесли решение «неисправима». Городское дно исправно поставляло на рынок свою долю молодого женского мяса, ибо там никто не доживал хотя бы до двадцати пяти лет, и в то же время этот контингент непрерывно пополнялся не выдержавшими дикой капиталистической конкуренции представительницами среднего класса и даже урожденной аристократии.

Получив пинка с самого верха, британская государственная машина завертела всеми своими хорошо смазанными шестеренками, приготовившись выдать на-гора бесчисленное количество отрубленных голов, реки крови, которую впоследствии на специальной фабрике превратят в гематоген, а также тонны хорошо обработанного и охлажденного человеческого мяса. Уже с полудня его начнут развозить по специальными магазинам в Лондоне и окрестностям, а также вагонами-холодильниками отправлять в другие британские города...

Да только вот этим планам не суждено было сбыться, потому что где-то далеко Аннушка уже пролила свое масло и вострубила фанфара, а потому по коридорам космического линкора «Неумолимый», сотрясаемым ревуном тревоги, бегут к ангарам с «Шершнями» юные пилотессы и монструозные остроухие штурмпехотинки. Готовятся к вылету «Каракурт» и штурмоносец. При этом часть прочих наземных контингентов спешно грузится на борт больших десантных челноков, а другие части и подразделения ждут приказа с прикладом у ноги в полной готовности врываться внутрь охраняемых объектов через раскрывшиеся порталы. Пущенную стрелу не остановишь, да и нет ни у кого в окружении Божьего Бича Артанского князя Серегина хоть малейшего желания останавливать этот разгоняющийся карающий механизм.

Восемьсот девяносто четвертый день в мире Содома, Раннее утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, башня Терпения

Преподобная госпожа Шерилинн Баретт, знатная ведьма, колдунья и волшебница

Я отныне никто. Даже мое имя звучит для меня как чужое. Я стою на развалинах своего мировоззрения. И мне кажется, что сама я - развалины. Я распалась на тысячи кусочков, которые беспорядочно рассыпались, так что их теперь не собрать. Ничего подобного я не могла себе даже представить... Мое видение мира было стройным, логичным, отмеченным знаком фатализма. Впрочем, фатализм - это неизменное свойство женщин нашего мира. Фатализм давал нам опору, исключал всяческие метания, которые ни к чему не могли привести, кроме как к сумасшествию. На протяжении многих веков в нас была начисто истреблена мысль о том, что все может быть по-другому. Есть такое древнее слово - «протест». Оно давно вышло из обихода, так что многие забыли даже, что оно значит. И употребление этого забытого слова, в лучшем случае, могло быть сочтено за дурной тон, а в худшем, грозило немедленным наказанием - неважно, кем и где оно было произнесено.