Год Огненной Змеи

— Что-то перестал я людей узнавать… Ты чей будешь?

— Бумбеев я. Санджи. Очень дальний. Приехал из Калмыкии.

Не очень-то поняв, Сокто-ахай погружается в раздумье. Санджи почтительно стоит рядом, переминается с ноги на ногу.

— Я дальше телячьей тропы не выходил, — говорит наконец старик, — серые холмы не переваливал, дальние земли не видел. Только из легенд знаю о потомках Джангара-батора.

Сокто-ахай присел на корточки, достал из-за пазухи кисет из бараньей мошонки, по старинному обычаю протянул гостю.

Санджи не курит, но отказаться — обидеть старого человека. Он берет щепотку табаку, неумело сворачивает цигарку.

— Ханлсн!

— Что ты сказал?

— Ханлсн. По-нашему, спасибо.

— A-а, башыба, как русские говорят. Ты, парень, не удивляйся. Я, словно какое животное, табак жую. — С этими словами дед отправляет за щеку добрую щепоть табаку, мнет его редкими зубами.

— Интересно вы курите! — удивляется Санджи.

Помолчав, Сокто-ахай обращается с вопросом, который задает каждому приезжему:

— В сорок третьем мой единственный сын ушел на фронт… Может, ты встречал его где-нибудь? Зоригто Соктоев его зовут.

Санджи медленно качает головой.

— Нет. Не встречал. Да я в таких местах жил, что и встретить не мог…

Видно, что ответ его огорчил старика.

— Иные возвращаются. Пора бы и моему сыну приехать. Или случается такое, что люди забывают свои родные края?

— В каких бы дальних краях ни жил человек — свою землю, свой народ, семью, родной язык никогда не забудет! — взволнованно говорит Санджи. Ему самому довелось это испытать.

— В судьбе человека всякое случается, — вздыхает старик. — Ну, как тебе нравятся наши степи?

— Очень нравятся! — восторженно отвечает Санджи. — Как родные. Каждый пригорок, каждая долина. Просто замечательно здесь у вас!

— О-е, да ты настоящий степняк. Верно говоришь: лучше наших мест вряд ли где еще есть… Я тебе сейчас вот что расскажу. Видишь, — согнутым пальцем Сокто-ахай показывает на вершину пологого холма, — каменная баба там? Шуулун-абгай ее зовут. Хозяйка степи!..

— Вижу. Я даже ходил туда, поближе посмотреть. Думал, памятник кому.

— Вот слушай. Давно это было. Трудные времена для степей настали: зимой — шурган-пурга, летом — засуха-зуд, пожары… А хуже всего набеги врагов. Оттуда, из-за гор, — показывает старик на юго-восток, — приходили они. Злые, безжалостные. Убивали наших воинов, угоняли табуны, ни старых, ни малых не щадили… Куда ни откочевывали наши земляки, как ни скрывались — всюду настигали их злые люди. Одна пастушка все пять видов скота своего улуса спасла. Ушла в степь — потерялась. Знала она, где ее никто не найдет. Всю зиму в степи скрывалась. От голодных волков отбивалась. Хитрых лазутчиков, которые по степи шныряли, обманывала — уводила от них большое свое стадо. Сама до весны продержалась, скот весь сохранила и приплод сберегла. Стали коровы и овцы, козы, верблюды и кони на зеленую траву… А сил-то у нее нету больше. Чувствует — смерть ее подходит. Так не хотелось ей умирать… Все трудное позади. Поднялась она туда, посмотрела в последний раз на степь, да так и застыла… Камнем сделалась.

— Какая чудесная сказка! — воскликнул Санджи.

— Не сказка это, — нахмурился Сокто. — Я про степь много знаю. Если кому интересно слушать — рассказываю. Нет никого — овцам своим рассказываю… Ну, теперь про себя скажи. Что ты у нас делаешь? В каких местах бываешь?

— Вот, с помощью ваших земляков хочу стать зоотехником.

— Это хорошо. Для меня нет лучшей работы, чем чабанская. Я думаю, это самая нужная работа, — Сокто сплевывает табачную жвачку.

Вспомнив, как он оконфузился с Борбондой, Санджи решается кое о чем порасспросить старого чабана.

— Буряты очень опытные в животноводстве, — начинает он издалека. — В каких трудных условиях разводят такое множество скота! Когда болезнь какая-нибудь раньше у овец случалась, как лечили?

— Своим способом, — кратко отвечает Сокто.

— Расскажите, — просит Санджи.

— Травами целебными лечили…

— А еще?

— Кровь дурную выпускали. Как-то мой конь занемог, я сам ему кровь пустил. Видишь шрам?

Санджи вынул блокнот и ручку.

Увидев, что парень собирается что-то записывать, старик забеспокоился.

— Сейчас так лечить опасно. А я не то, что старину вспомнить, про теперешнее забывать стал. Так что не слушай ты болтовню стариков.

— Это же интересно!

— А ты заезжай ко мне. Поговорим, — Сокто поднялся, давая понять, что разговор окончен.

— Мы как раз к вам и идем! — обрадованно выпалил Санджи.

— Кто это — мы?

— Балмацу и я. Она за тем бугром с отарой. Гоним овец Бабуева к вам.

На лбу Сокто все морщины сбежались в глубокую складку.

«Сколько ни говорил, берет все-таки внучка отару. Да еще на исходе месяца, не в тот день недели…»

— Дондоковым овцам почти всем подкормка нужна. Худые вовсе. Наверно, еще заразные! — и плюнул с досады.

— Одна только больная овца. Остальные здоровые, — растерянно забормотал Санджи. Он не ожидал, что старик так вспылит. — Истощенных, правда, много.

Сокто легко вскочил на смирного, словно задремавшего коня.