Краем глаза, за стеклом деревянной двери, Эстер замечает движение. Уголки губ тянутся вверх. Хочется смеяться.
Прислушивается; все голоса, звучавшие внутри помещения, замолкают. Скрежет парт и чей-то топот.
(«вамнеспрятаться»)
Толкает дверь ногой; та с грохотом бьётся об стену.
Несколько шагов вперёд. Эверт останавливается у доски, в центре. Бесшумно и размеренно дышит, крепче держа заряженный «Моссберг-500».
— Властью данной мне свыше, – холодный безоттеночный голос девушки прерывает гробовую тишину, царившую в классе. — Объявляю мисс Эверт королевой всех психически больных.
На задних партах – скрежет. Она присматривается и узнаёт того, кто там прячется.
— Неуравновешенных, – светловолосая шагнула вперёд; тишина всасывает в себя каждый звук, подобно губке. — Душевно больных, – идёт к тому ряду, откуда донёсся скрежет. — Нездоровых, – шаг, – поехавших крышей, – шаг, — ебанутых на голову, – шаг, – опасных для общества, – опускает дробовик и видит яркую юбку Миранды. — Психов, – голос начинает подрагивать, пропитывается нотками отвращения, – сумасшедших дегенератов, – шаг, – шизиков, – их разделяет одна парта, – чокнутых, – последний, – и просто отбитых долбоёбов.
Девушка, выпрямившись, остановилась напротив низкого синего стола, под которым видела сжавшегося в комок Колина, едва не трясущегося от страха. Он, кажись, и вовсе не дышит, когда чувствует на себе её взгляд, затем поворачиваясь.
(«жалкийжалкийжалкийТЫТАКОЙЖАЛКИЙ»).
Она широко улыбается, ощущая, как сердце наполняется животрепещущей эйфорией. Эстер изнывает от томительного ожидания, ведь ей не терпится начать.
Ведь ей так хочется заполнить Нортфилд Хай изуродованными трупами.
— Ты знаешь, чем заканчивается эта речь, Уорд? – спрашивает Эверт, с силой толкая парту ногой в сторону; она с грохотом падает, а стул остаётся стоять. Колину больше негде скрыться – он смотрит на неё огромными глазами, скулит и, скользя по полу, быстро отталкивается к стене.
Как будто бы это его спасёт.
Он отползает всё дальше, со всей скоростью, на которую способен, пока не упирается в книжный шкаф и не осознаёт, что больше прятаться негде. Нервно, как умалишённый, оглядывается по сторонам, неразборчиво бубнит под нос что-то непонятное. Эстер наступает – медленно, наслаждаясь каждым движением, приближавшим её к цели. Шаги звучат чертовски громко.
Парень вытягивает руку вперёд в умоляющем жесте и закрывает глаза.
Так забавно.
— Нет, Эстер, – всхлипывает он, видя, как девушка поднимает ружьё. — Пожалуйста… Это были шутки, я просто шутил… Просто шутил!
Она смеётся громко и заливисто. Его страх как будто бы осязаем, и Эстер вдыхает его, с наслаждением втягивает в лёгкие. Ещё никогда ей не приходилось быть настолько счастливой.
— Эстер, прошу тебя! – со слезами, проступившими на глазах, захлёбывается тот. — Прошу, пожалуйста! Ты ещё можешь… Послушай… Не надо!
Жалкий и содрогающийся в рыданиях, Колин, надевший на её голову бумажную корону, молит о прощении.
— Я понял… Я всё понял, только не делай этого! Я не… Я не хочу умирать! Пожалуйста…
Он смотрит на смерть, но не видит её.
— Я не сделал тебе ничего плохого!
Тот самый Колин Уорд, унижавший её на уроках и в свободное от занятий время во всеуслышание.
— Эстер… – юноша прижимает руки к груди, тихо скулит и начинает соображать: ему не поможет ничего. — Эстер, пожалуйста…
(«ТЫТАКОЙЖАЛКИЙ»)
— Боже, – улыбаясь от уха до уха, она, прицеливаясь, кладёт палец на спусковой крючок, – храни королеву.
Выстрел.
Кажется, всё сосредотачивается на этом моменте – кровь в ушах перестаёт шуметь и всё замолкает, когда красная лужица медленно расплывается по напольному покрытию. Зрачки расширены и веки прикрыты, по мышцам и нервам разносятся вибации, а сознание до сих пор держит эхом в памяти тот оглушительный взрыв.
Она прострелила ему глаз.
Тело, секунду назад бывшее Колином Уордом, замерло. Теперь уже навсегда – продырявленная голова упала набок вместе с корпусом, глухо ударившись об пол.
Лужа тёмной крови, собравшаяся под его черепной коробкой, испачкала подошву её чёрного ботинка.
Миранда пронзительно взвизгнула, как будто ей прищемили хвост.
На полу валяются ошмётки вышибленного розового мозга.
— Надо же, – фыркает Эверт, подошвой размазывая мерзко чавкающую жижу по холодной поверхности. — У тебя он даже был.
«Я убила его».
И ей не становится плохо от осознания того, что она сделала – ей всё равно. Настолько плевать, как если бы сейчас перед ней валялась паршивая бешеная псина, а не человек. Не личность со своими мечтами и планами, хорошими и плохими качествами, со своими проблемами, слабостями, достоинствами, увлечениями, навыками, не семнадцатилетний подросток и не ученик её школы – мешок с мясом и костями. Без амбиций и мыслей, без чувств и эмоций, без стремлений и заветных желаний.
Мясо.
Труп, истекающий кровью.
«Я ничего не чувствую».