Фредерик говорил, что тени не помнят, кем они были в мире живых. Они стали неразумными существами, неприкаянными и злобными.
Я придвинулась к маме ближе и взяла её за руку. Голова болела, сердце ныло.
– Мама, ты хочешь сказать, что не пыталась поглотить призраков?
– Да что ты такое говоришь!
– Ты не пыталась напасть на них и на нас или обрушить потолок зрительного зала?
Мама покачала головой, сжавшись в комок из темноты и снега.
– Не понимаю, о чём ты говоришь, Оливия. Пожалуйста, перестань.
– И ты говоришь, что видела только туман? Шла на свет и ощущала тепло?
– Приятное тепло. – Она подняла на меня глаза. – Знаешь, где можно его почувствовать? В другом месте, снаружи. Нам там нравится. Мы ищем тепла.
Я легла на спину в чёрный снег и стала смотреть в вывернутое наизнанку небо.
– Ты делала это бессознательно. Не отдавала себе отчёта.
Мама легла рядом и стала щекотать тёмными щупальцами мне запястье.
– Как хорошо. Я часто лежу здесь, но одна, без друзей.
В глазах у меня встали слёзы, и небо почернело и заколыхалось.
– Мама, я не друг. Я твоя дочь, Оливия. Разве ты не помнишь?
Она взяла меня за руку.
– Это может быть одно и то же.
Через несколько минут Игорь ткнулся носом мне в щёку. «Оливия, нам пора».
Конечно. Но как же я уйду? Я наконец нашла её.
– У меня столько вопросов, – с трудом выдавила я.
– У меня тоже, – озадаченно пробормотала мама. – Почему, например, небо здесь белое, а звёзды чёрные. Я уверена, Оливия, если кто-то тебя обидел, то это вышло не нарочно. Мы тут сознательно ничего не делаем.
Игорь смотрел куда-то за горный склон. «Оливия, нам действительно пора».
И я пошла за ним. Другие тени стали приближаться к нам, подтягиваясь на острых чёрных когтях.
– А ты говоришь, никто не хочет нанести нам вред, – заметила я.
Игорь отскочил назад, шерсть у него встала дыбом. «Помни, что сказал Фредерик: для них ты тепло, свет и кровь – всё то, чего они хотят, но не могут получить. Подумай об этом. Может, они и не осознают этой необходимости, но она у них есть».
– Мама, нам нужна твоя помощь.
– Всё что угодно, милая.
– Здесь где-то есть кукла, принадлежавшая маленькой девочке. Мы должны забрать её с собой. – Горло у меня перехватило, но я договорила: – Нам надо возвращаться. Прямо сейчас.
– Ах вот оно что. Представь, Оливия, она здесь. – Мама покопалась в снегу и вдруг достала маленькую тряпичную куклу, покрытую многолетней пылью. Трудно было даже разглядеть её улыбку. – Видишь? Я нашла её для тебя. Уже давно. Я думала, это тепло, но оказалось, что это не ты, а просто игрушка.
– Мы должны забрать её. Понимаешь? В наш мир.
– Туда, где тепло. – Мама кивнула. – Хорошо. И тогда нам придётся проститься?
– Думаю, да.
Мама пригладила мне волосы, стряхнув с них крошечные тёмные льдинки.
– Снова прощаться. Очень не хочется.
– Мне тоже.
– Обещай мне кое-что, Оливия. – Мама наклонилась ближе, цвет заиграл на её лице и застыл. Она выглядела как раньше, глаза с белёсыми ресницами и тенями в уголках улыбались мне. – Постарайся простить своего отца. Он хороший человек. Он показал мне красоту мира. Но иногда даже красота бледнеет и изменяется. Понимаешь?
– Да. – Я хотела запомнить её лицо, чтобы зарисовать этот момент. – Я постараюсь.
Лицо её озарилось ослепительной улыбкой:
– Вот и славно. Я знаю, что ты стараешься изо всех сил.
К нам потянулись руки других теней. По окружающим нас скалам поползли вытянутые тонкие головы с оползающими ртами.
Игорь зашипел на них. «Оливия! Ждать больше нельзя!»
– Мама, нам нужно идти.
– Очень хорошо. Возьми это.
Она вложила куклу мне в руки, прижала нас с Игорем к груди и прыгнула вместе с нами в порыв ветра.
Я крепко зажмурилась. Мы упадём и разобьёмся!
– Мама! Мама!
– Открой глаза, дорогая.
Я открыла.
Мы летели.
Мама всё ещё состояла из теней, но теперь они были красивыми, плотными и хлопали позади неё, как крылья. Звёзды превратились в птиц, которые парили рядом с нами. Мы ныряли вниз и снова взлетали ввысь, неслись прямо, как стрела, и танцевали в воздухе, и они повторяли наши движения. Это были лебеди. Мамины лебеди.
– Мама! – Я засмеялась. – Ты учила меня складывать птиц из бумаги. Они были в доме повсюду.
– Я помню. Ты любила что-нибудь мастерить. Теперь держись крепче.
Она поцеловала меня в макушку, и я сильнее прижала к себе Игоря. Кожа моя начала оттаивать, снова становясь нормальной.
– Значит, это было временно, – прошептала я.
– Да. Смотри.
Проследив за маминым взглядом, я подняла голову высоко в небо и увидела собирающихся там птиц, тучу крыльев. И вдруг оказалось, что это вовсе не птицы, а выход. По всему телу пробежало тепло. Я увидела красивые огни.
– Это мой дом?
– Это жизнь, – шёпотом ответила мама, дыша мне в щёку. – Жизнь для меня.
Потом она выпустила меня из рук и стала толкать наверх, наверх…
Я потянулась к птицам, к кончикам их крыльев, к теплу. Скоро я встречусь с Генри. Как это я решилась поцеловать его в щёку! И ещё увижу Маэстро. Его нужно разбудить.
Я обернулась.
Мама была там, посередине белого неба, и смотрела мне вслед. Она помахала мне. Я ответила ей и, сделав глубокий вдох, рванулась к выходу.