Год ведьмовства

Иммануэль наклонилась вперед, прижимаясь нижней губой к холодной кромке ковша. Она сделала маленький глоток. Потом еще один. Молоко было теплым и сладким. Оно успокаивало ее саднящие губы и облегчало жжение горле. Она осушила ковш до дна, и Эзра зачерпнул еще молока из ведра, чтобы предложить ей добавки, когда Марта окликнула ее по имени.

Пальцы Марты крепко сомкнулись на плече Иммануэль. Она перевела взгляд с Иммануэль на Эзру, потом снова на Иммануэль.

– Идем, нужно найти свободное место, а не то придется стоять.

– Она может сесть с нами, – предложил Эзра, кивком головы указав на скамью в паре футов от них, где плотно сидели его друзья и единокровные братья и сестры.

Похоже, его приглашение возбудило их интерес. На правах преемника Эзра считался самым завидным из завидных женихов Вефиля и периодически ухаживал за девушками, когда ему это было выгодно. Но судя по недоуменным лицам его друзей, они никогда не видели, чтобы он оказывал знаки внимания девушке, мало-мальски похожей на Иммануэль, в этом она нисколько не сомневалась.

Марта тоже все прекрасно понимала, и Иммануэль видела, как сильно она презирает такое внимание.

– Иммануэль останется там, где ей положено быть, со мной.

– Ладно, – согласился Эзра, возможно, понимая, что Марту ему не переспорить.

Он аккуратно забрал ковш из рук Иммануэль и вернулся к своим друзьям. Иммануэль же потащилась вслед за Мартой, остро чувствуя на себе их провожающие взгляды.

Вскоре после того, как они расселись, к алтарю вышел первый апостол Айзек. Это был высокий мужчина с бледным и хищным лицом, поджатыми губами и волевым подбородком. Иммануэль полагала, что в свое время он был весьма хорош собой, и его жены могли служить тому доказательством. Зычный тембр его голоса напоминал хорошо отлаженный орган и, когда он говорил, его слова эхом разносились по собору.

– Мы собрались сегодня, чтобы поговорить о страшной хвори. Я буду говорить от имени пророка, который перед лицом сего великого зла удалился в святилище, чтобы посвятить себя молитве и преклонению.

Это заявление было встречено волной приглушенных голосов. В одном только прошлом году пророк провел в своей Обители несколько недель, уединившись там для поста и медитации. Но в народе росли опасения, что в действительности его внезапные каникулы были вызваны ухудшением здоровья.

– Наши земли осквернены, – заявил апостол, расхаживая у подножия алтаря. – Великое зло поселилось в наших водах. Течет в наших реках. Я знаю, что все вы боитесь за свои семьи, урожаи и землю. И правильно делаете. Эта напасть – не природное бедствие в привычном для нас смысле. Не простое стечение обстоятельств. Кто-то среди нас, даже, быть может, кто-то, сидящий сегодня здесь, навлек на нас это проклятие.

Отовсюду стали доноситься вздохи и начались шепотки, сливающиеся в общее шипение, похожее на стрекот цикад в летнюю пору.

Апостол Айзек повысил голос, почти переходя на крик.

– Пророк убежден, что кто-то вступил в сговор с силами тьмы, чтобы пробудить это доселе дремавшее зло.

У Иммануэль перехватило дыхание. Она вспомнила Далилу, плывущую в водах пруда; Возлюбленных, корчащихся на земле поляны; босые ноги Лилит, мелькнувшие в поле зрения, когда она выступила из тени Темного Леса. Возможно ли, что эти короткие встречи положили начало чему-то гораздо более масштабному и ужасному, чем она представляла себе тогда? Возможно ли, что во всем этом есть и ее вина?

– Скажи, чем было вызвано это зло? – донесся голос из глубины собора, тонкий и трескучий. Вперед вышла старуха, и Иммануэль тотчас узнала ее. Это была Агарь, первая жена предыдущего пророка и одна из немногих, еще оставшихся в живых. Опираясь всем телом на трость, Агарь вышла, прихрамывая, в проход и вперила строгий взгляд в Айзека. – Ты говоришь, этот грешник вступил в сговор с силами Темного Леса, но не может все быть так просто. Мало ли глупцов попадали в лес и становились свидетелями его ужасов, но никто еще не порождал подобных напастей. Со времен Дэвида Форда мы не видали проклятия такой силы. Так почему же это страшное зло пробудилось именно сейчас?

– Пророк полагает, что имело место некое… поощрение, – ответил апостол Айзек не без запинки. – Отец не единственный, кто принимает подношения крови. Если бы кто-то из нас совершил ритуал, принес кровавую жертву Матери, этого могло быть достаточно, чтобы пробудить зло.

Иммануэль вздохнула спокойнее. Пусть она согрешила, когда вошла в Темный Лес и стала свидетельницей вещей, не предназначенных для ее глаз, но она еще не пала так низко, чтобы делать жертвоприношения Матери. Значит, в этом бедствии был повинен кто-то другой.

И все же, Иммануэль казалось, что апостол Айзек обращался лично к ней, когда он продолжил:

– Если кто-то из вас связал себя с силами Тьмы, я заклинаю вас исповедаться в своем грехе прямо сейчас – тогда вы еще сможете спасти свою душу от гибели на костре в священном очищающем пламени.

Глава 11