– Так ты об этом, – вздохнул я. – Понимаешь Мари, леди Габриэле очень одиноко. У нее совсем нелегкая судьба. Впрочем, как и у меня. И иногда, когда такие люди встречаются, они ищут друг в друге поддержку и понимание, а это в свою очередь приводит к близости.
– Вы говорите словами человека, память которого в полном порядке, – фыркнула Мари.
– Как, помнится, я сказал однажды Кавиру, что я потерял память, а не разум. Ты еще молода Мари и многого не понимаешь.
– Я все понимаю! – вскрикнула девушка.
Воин ехавший рядом с повозкой покосился в нашу сторону.
– Тише, прошу тебя, – сказал я.– Мари, я не желаю с тобой ругаться. Я хочу чтобы мы общались как прежде.
– И я тоже, – Мари глубоко выдохнула. – Но…
– Но… – повторил за ней я.
– Не знаю. То, что произошло между вами и моей леди… Я…
– Ты меня осуждаешь или презираешь за это?
– Нет, что вы, просто… – Мари вновь запнулась отвела взгляд. – Просто я, кажется, люблю вас Эдин.
Она так тихо произнесла последние слова, что я с трудом их расслышал.
– Мари, – произнес я, как более мягче, – ты еще очень молода, и у тебя в жизни будет свой мужчина. Не такой как я, твой ровесник. Тот, кто сможет о тебе позаботиться. Кстати я на твоем месте присмотрелся бы к Карверу. Мне кажется ты ему нравишься.
– Но вы не на моем месте, – отчаянно воскликнула девушка. – И причем тут Карвер? Нет, конечно он хороший человек, но он близок мне как друг. Понимаете? К тому же я не маленькая девочка, а вполне взрослая женщина. И…, и…
Дальнейшие ее слова утонули в горьких рыданиях, которые она попыталась приглушить, скрыв лицо в своих ладонях.
Я хотел дотронуться до нее, но в последний момент передумал. Мари отняла руки от лица, отводя красные от слез глаза в сторону.
– Я понимаю, что выгляжу глупо, – сказала она, утирая слезы тыльной стороной ладони, – прошу меня простить.
– Тебе не за что извиняться Мари. Ты очень хорошая девушка. И я хочу, чтобы мы общались как прежде. Тем более нам в любом случае придется терпеть друга всю это долгую дорогу.
Она слабо улыбнулась, пытаясь перебороть вновь накатывающие на нее слезы. Затем все-таки совладала с собой, выпрямилась, гордо задрав подбородок.
– Давайте попробуем все заново, – сказала она немного дрогнувшим голосом.
– Только если помнишь мы решили, когда находимся вдвоем не обращаться к друг другу столь официально. Давай не будем нарушать это правило.
– Хорошо, – согласилась она.
Хотя мы и решили общаться как раньше, разговор у нас в этот день не клеился. Настроение тоже оставляло желать лучшего. Бледные тучи затянули все небо. Мерзкий мелкий дождь шел неровной дрожащей стеною, размывая тракт, по которому двигались мы. Через пару часов тряски в этой повозке, прыгающей по ухабам у меня разыгралась мигрень. Голова просто раскалывалась, к тому же сильно разболелась больная нога. Дорога и плохая погода явно не способствовали моему самочувствию. Вполне возможно сказывалось и то что я вчера выпил много вина. Мари то и дело обеспокоено посматривала на меня. Я решил попробовать уснуть. И мне практически это удалось. Из забытья меня выдернули крики спереди, из головы колонны. Повозка резко остановилась, изрядно нас встряхнув.
– Что случилось? – спросил я у едущего рядом с нами воина.
– Поваленное дерево перегородило дорогу, сейчас уберут и поедем дальше, – буркнул он, зябко пожав плечами. Его синий, с вышитым на нем золотой геронской короной, плащ насквозь промок от дождя, а от лошади исходил легкий пар. Глядя на него я на какое-то мгновение даже порадовался, что нахожусь внутри этой неудобной повозки. Хуже всего было пешим воинам и людям, идущим в хвосте колонны.
Дерево, преградившее тракт, убрали довольно быстро, правда дорогу сильно размыло и воинам пришлось толкать обе повозки и телегу с припасами. Передвигаться стало труднее. Тракт постепенно превращался в грязевую кашу, заставляя наших лошадей и колеса повозок вязнуть в этой жиже. Надо было сказать, что сам тракт в этой части был просто отвратительным и передвигаться по нему, даже в хорошую погоду, было не очень удобно. К тому же он был довольно безлюдным, хотя и можно было понять почему он не пользовался спросом. Из-за войны, добравшейся до Лидинга, практически никто не желал посещать эти области, а основная волна беженцев, по обыкновению своему бегущих подальше от войны и всего что с ней связано, уже в большинстве своем покинуло эти края.