Год жизни

Иначе вел себя Сиротка. Он не испытывал особо нежных чувств к Клаве. Подумаешь! Обыкновенная девушка. В меру полненькая, симпатичная — и только. Что Тарас так за ней увивается? Кроме того, хитрый шофер быстро раскусил характер Клавы. И ему ничего не стоило держаться с ней дружеского, даже чуть покровительственного тона. Правда, Сиротка приходил очень часто, но и уходил когда вздумается, не оставался, даже если Клава пыталась удержать его вечером подольше. Ни разу шофер не заикнулся о том, что девушка нравится ему. Он подшучивал над ней, а то так и сердил. В такие минуты Тарасу стоило огромного труда усидеть на месте. Он сжимал кулаки до того, что белели косточки пальцев. Сиротка подвергался смертельному риску. Как этот наглец смеет сердить Клаву? Где же после этого на свете справедливость?

Сиротку забавляло создавшееся положение. Тарас восхищал его своей физической силой, прямодушием. Шофер искренне желал ему добра. Но тщеславие перевешивало. Самолюбие приятно щекотало внимание избранницы знаменитого на весь прииск бурильщика-силача, а главное, вид самого укрощенного Недели, беспомощно сидевшего в углу, пока Виктор соловьем разливался перед девушкой. Приятно было также бравировать опасностью. Сиротка чувствовал, что играет с огнем. Если бы не запрет, наложенный Клавой, Тарас измолотил бы шофера в первый же вечер. Сиротка не знал об этом запрете, который один охранял его, но догадывался, что Тарас бездействует по желанию Клавы. Имелось еще одно обстоятельство, заставлявшее Сиротку волочиться за Клавой: ему очень льстили разговоры товарищей по гаражу: «Ну и Виктор, какую девку завлек! И скажи, у кого — у самого Недели ухажерку отбивает. Да как у тебя духу хватает на глаза ему показываться? Он же тебя с валенками съест!» Сиротка скромно отмалчивался, так как никогда не болтал о своих любовных делах, но все же ходил по гаражу гоголем.

Гораздо сложнее были переживания Клавы. В ее душе происходила тяжелая борьба. То девушка упрекала себя в черной неблагодарности, вспоминая, как с первого дня знакомства Тарас был нежен с ней, трогательно заботлив, то начинала досадовать: «Только и знает — ходит за мной да вздыхает. Нет чтобы посидеть, поговорить, как Виктор». Но сейчас же сама собой возникала невыгодная для шофера параллель: «Виктор, случись с ним такое, на весь прииск бы раззвонил, что спас меня. Д Тарас—хоть бы полсловечушка кому». Клава не ошиблась. Тарас никому не обмолвился о своей схватке с хулиганами, если можно было назвать схваткой такое одностороннее побоище. Он боялся за доброе имя Клавы. В свою очередь, и пострадавшие, не заинтересованные в разглашении тайны, тоже помалкивали. Так случилось, что о нападении на Клаву не знал даже Виктор. Думая об этом, девушка чувствовала, как крепнет в ее душе привязанность к Тарасу. Но назавтра приходил блестящий, остроумный, веселый шофер и оттеснял на задний план скромного, неяркого бурильщика.

Вот и сейчас, пока Тарас, хмурый, невеселый, сидел на табуретке, опустив широкие плечи, Сиротка рассказывал без умолку, бойко размахивая руками. На его подвижном лице по ходу рассказа мгновенно сменялись то испуг, то радость.

— И вот, значит, стою я со своей машиной под окнами клуба, подремываю, ничего не знаю. А там уже — полная паника. Семен Андрианыч вышел на трибуну, только начал говорить, и вдруг видят люди: закачался, схватился рукой за сердце и — упал. Что такое? Народ вскочил. В президиуме переполох. На счастье, нашелся в зале врач. Сейчас его за бока, к Семену Андрианычу. Приговор: дышит еще, но жизнь на волоске. Срочно нужна операция. Иначе — каюк! А на прииске ни одного хирурга! Везти надо в Мысовое, за шестьсот километров. Что делать? Дорога хотя и гладкая, но поворотов, подъемов! Числа нет! Все же не Москва — Минск.

Ревнивый взгляд Тараса отметил, что шофер положил свою руку на Клавино колено. Увлеченная рассказом, девушка ничего не почувствовала, поторопила Сиротку:

— Ну, ну, что дальше?

— А дальше выносят Семена Андрианыча из клуба ногами вперед, словно покойника. Так меня холодом и обдало! Подскакивает к машине его секретарь: «Витя! —А у самого голос рвется, на глазах слезы.— Витя, от тебя все зависит: если через десять часов не доставишь к хирургу в Мысовое — конец!» Я так и взвился. Главное дело — я с Семеном Андриановичем весь край объездил. Где только нас не носило! И вдруг такому человеку конец? Думаю себе: «Если ты действительно комсомолец, не последняя поганка,— сделаешь!» Уложили мы его в машине поудобнее, секретарь голову поддерживает. Врач на откидном сиденье примостился. Команда мне: «Давай, Витя!» Н-н-ну я и дал!..

Сиротка даже зажмурился, потряс головой, словно ужасаясь сделанному некогда. Клава слушала, наклонясь вперед, не сводя горячих темных глаз с шофера.