Годунов. Кровавый путь к трону

Годунов прервал доклад дьяка и задумался о текущем политическом моменте: о разгаре интриги самозванства ожившего Дмитрия-царевича в ипостаси беглеца Юшки-расстриги в треугольнике заговора бояр (Романовы) и поляков (Сапеги и иже с ним) и поддержки высокопоставленных священнослужителей (Пафнутий, Ефимий и другие) через беглеца Юшку в организации нашествия на Московию для смещения царя и патриарха. «Ведь в Вильне, после разгрома мятежа Романовых, по моему указанию был нанесен страшный удар по самолюбию короля Сигизмунда и канцлера, королевского посла Сапеги. Как хорошо, что я устроил со шведами замирение силой, отказавшись от взятия Нарвы, уйдя из крепости с угрозой вернуться туда, когда захотим… Вот и все концы с концами сошлись, все точки над буквами „и“ в латыни расставлены… После прибытия расстриги Гришки Отрепьева в Польшу канцлер Лев Сапега стал одним из наиболее активных его покровителей. Откуда мне знать, может, и он устроил встречу Юшки с магнатом Вишневецким и его родичем Мнишеком. Главное, что треугольник заговора замкнулся в моем понимании всеми своими сторонами и углами: Романовы-Сапега-Пафнутий с Ефимием. Как все просто и страшно: Юшка стал игрушкой, марионеткой сначала в опытных руках Романовых, когда я бояр изолировал – а надо бы их уничтожить! – а потом в руках Сапеги через Пафнутия… Наверняка Отрепьев, состоя в свите патриарха Иова, мог вступить в сношения с канцлером Сапегой и убедиться в том, что он может в Польше получить поддержку от магнатов и латиняниезуитов… И еще одна интрига связи Романовы-Отрепьев-Сапега: только польским магнатам и Сапеге нужен Юшка-самозванец, а не королю шведскому или хану крымскому с турецким султаном. Только польские магнаты и латиняне способны организовать нашествие на Русь со знаменем „природного“ царя Дмитрия-царевича из последних Рюриковичей… Замирившиеся со мной шведский король или крымский хан выдали бы мне Юшку-беглеца, чтобы я посадил его на кол…»

Годунов вытер мокрый, в испарине от умственного напряжения лоб и рявкнул на дьяков:

– Почему не был исполнен мой приказ о поимке беглеца, когда поступил донос из Чудова, когда этот Григорий каким-то монахам сказал, что он скоро станет царем на Москве?! – Он обводил взглядом сжавшихся от царского гнева и спрятавших головы в плечи приказных дьяков. – Я ведь приказал его схватить и отправить в дальний монастырь под надзором…

– Твой приказ, государь, был возложен главой приказа на дьяка Смирного-Васильева… А этот дьяк занемог… Захворал…

– Занемог дьяк беспамятством, а не хворью… – Ярость Годунова стала утихать, ведь он уже ничего не мог изменить. – Был исполнен мой приказ или нет?

– Нет, государь, когда мы схватились, расстрига пересек границу… А за границей его было уже не достать…

О странной забывчивости дьяка Смирного-Васильева запишет изумленный летописец: «Такое только дьявольским наущением могло быть». Конечно, Смирный-Васильев обрек себя на верную смерть, что через какое-то время нагонит дьяка, совершившего государственное преступление. Только Годунов свяжет «забывчивость» дьяка с планом треугольника Романовы-Пафнутий-Сапега разыграть пешку Отрепьева и провести эту пешку по всему полю исторической битвы – из польских пенатов Вишневецкого и Мнишека до Москвы – в короли, точнее в цари Русского царства.

Выздоровевшего от хвори дьяка Смирного-Васильева скоро возьмут в оборот и будут пытать с великим усердием. Помня приказ Годунова, били, пытали и задавали вопросы:

– Кто тебе велел «забыть» приказ царя?

– Кто союзники Отрепьева?

Годунов ждал разоблачения попов Пафнутия, Ефимия, других, не извещая о своих задумках Иова, мол, пусть сам расследует, кто копает не только под царя, но и под патриарха.

Но дьяк молчал и не называл имен, только повторял, как заведенный, про свою забывчивость и хворь не вовремя. Так ничего и не узнали от дьяка лихого, но, запоротый до полусмерти, зная, что его скоро запорют до смерти, дьяк перед очередной потерей сознания пригрозил кому-то из своих палачей пальцем и еле слышно прошептал:

– Не велено сказывать, потому и не скажу…

Когда о последних словах дьяка рассказали Годунову, он побледнел, поняв, что дьяку Смирному-Васильеву приказали принести себя жертву, причем приказали не светские люди, а святые отцы церкви. У него возникла идея призвать патриарха и посмотреть на окружение дьяка, вдруг там найдутся священнослужители, тот же духовник дьяка? Царь послал своего дьяка к патриарху с передачей на словах допросить духовника Смирного-Васильева.

Скоро в царские палаты прибыл сам патриарх и неожиданно задал свой первый вопрос:

– Жив тот несчастный дьяк Смирный-Васильев?

– Нет, – ответил Годунов. – Но разве это меняет суть дела, владыка? Дьяк не сказал о заговорщиках, пусть духовник его или кто-то еще из его окружения расскажет… Мне надо знать о заговоре среди бояр и дворян, о том, что самозванца ждут…

– Если дьяк под пытками не сказал о заговорщиках, неужели ты, государь, думаешь, что духовник дьяка сломается и выдаст имена и планы тех, по ту сторону, что за самозванца…