Годы

На этом черно-белом снимке на первом плане — трое девушек и один парень, они лежат на животе, у каждого видна только верхняя часть туловища, остальное уходит куда-то вниз, за уклон. Позади еще два парня, один наклонился вперед, на фоне неба, другой встал на колени и вытянул руку вперед, как будто щекочет одну из девочек. Дальний план — ровный, размытый в дымке. На обороте фотографии: «Студенческий городок. Мон-Сент-Эньян, июнь 63. Брижит, Ален, Анни, Жеральд, Анни, Феррид».

Она — девушка в центре, с прядями а-ля Жорж Санд и широкими открытыми плечами, из всех у нее самый взрослый вид. Из-под туловища странно видны сжатые кулаки. Очков нет. Фотография сделана в период между сдачей экзаменов и объявлением результата. Время бессонных ночей, долгих споров в барах и съемных комнатах, а дальше — ласки нагишом вплоть до запретного предела — под звуки генсбуровской Javanaise. Время дневных провалов в сон, из которых она выныривает с чувством вины и полной утраты связи с миром, — как в тот далекий день, когда она чудовищно проспала «Тур де Франс» и проезд Жана Анкетиля. Она словно попала на праздник, а там скучно. Девушки, окружающие ее на снимке, принадлежат к буржуазии. Она не чувствует себя с ними своей, в ней больше силы и одиночества. Постоянно общаясь с ними, ходя на их вечеринки, она словно бы отрекается от чего-то, сдает свои позиции. И теперь ей уже не кажется, что она напрочь оторвалась от рабочего мира своего детства, от мелкой торговли родителей. Она перешла за грань, но не знает чего: оставшаяся позади жизнь вся состоит из разрозненных картинок. Ей неуютно повсюду — кроме учебы и литературы.

Невозможно составить ни перечень абстрактных знаний этой девушки, ни даже список прочитанных ею книг — диплом по современной литературе, который она дописывает, — лишь усредненный показатель уровня. Она страстно увлечена экзистенциализмом, сюрреализмом, читала Достоевского, Кафку, прочла всего Флобера, ей безумно нравится новая литература — Леклезио и «новый роман» — и кажется, что только свежие книги способны правильнее и точнее увидеть мир, существующий здесь и сейчас.

Это не только способ спастись от нищеты — учеба кажется ей оптимальным средством не скатиться к чему-то женско-жалостному, избежать уже испытанного искуса раствориться в мужчине (см. лицейское фото пятилетней давности), этого она стыдится. Никакого желания выходить замуж и рожать детей: материнство и интеллектуальная жизнь кажутся ей несовместимыми. Она уверена, что хорошей матерью все равно не станет. Ее идеал — свободный союз, как стих Андре Бретона.

Временами ее угнетает масса полученных знаний. Она молода телом, но мыслью — стара. В своем дневнике она пишет, что «перенасыщена расхожими идеями, теориями», «ищет иной язык», стремясь «обрести первозданную чистоту», мечтает писать на каком-то неведомом языке. Слова для нее — «полоска вышивки на покрывале ночи». Другие фразы не подтверждают этот пессимизм: «Я — это воля и устремленность». Она не говорит, к чему.

Будущее представляется ей огромной красной лестницей с картины Сутина: она вырезала репродукцию из журнала «Чтение для всех» и наклеила на стену своей комнаты в студенческом общежитии.

Бывает, она подолгу вспоминает картины детства — первый школьный день, рынок возле развалин, каникулы в Сотвиль-сюр-Мер. И еще воображает себя через двадцать лет, как будет вспоминать теперешние дискуссии про коммунизм, самоубийство и контрацепцию. Эта женщина в двадцатилетнем будущем — призрак, абстрактная идея. Вряд ли она до нее доживет.

Видя ее на фотографии — красивую, спокойную, — и не подумаешь, что больше всего она страшится безумия, считая, что лишь литературный труд или, может быть, мужчина способны уберечь от него хотя бы на время. Она начала писать роман, где картины прошлого, настоящего, сны и мечты о будущем сменяют друг друга внутри некоего «я», которое похоже на нее, как переводная картинка.

Она считает себя «начисто лишенной оригинальности».

Никак не соотносятся друг с другом ее жизнь и большая История, чьи следы все же читаются в ощущении мартовского холода и промозглости — забастовка шахтеров, или духоты в Троицын день — кончина Иоанна XXIII, во фразе приятеля «еще два дня и будет мировая война» — Карибский кризис; и совпадение по времени бала Студенческого союза и путча генералов, Салана, Шаля и т. д. Время событий, а тем более время мелких происшествий — «скандальную хронику» она презирает, они чужды ее времени постоянного самосозерцания. Несколько месяцев спустя она воспримет убийство Кеннеди в Далласе еще более равнодушно, чем смерть Мэрилин Монро предыдущим летом: у нее уже восемь недель как нет месячных.