Годы

Вещи появлялись все стремительней, отодвигая прошлое назад. Люди не спрашивали себя, нужны ли им эти вещи, а просто хотели иметь их и расстраивались, что нет денег купить их немедленно. Они осваивали чековые книжки, открывали для себя «удобства системы рассрочки платежа», потребительский кредит «Софинко». Они осваивали новшества, становились гордыми обладателями пылесоса и электрического фена для волос. Любопытство брало верх над опаской. Принимались смелые новации: сыроедение и мясо на гриле, стейк тартар, говядина с перцем, новые специи и кетчуп, рыба в панировке и сухое картофельное пюре, замороженный горошек, сердцевина пальмы, лосьон после бритья, пена для ванны и консервы для собак. Кооперативные и семейные магазины уступали место супермаркетам, где восхищенные покупатели могли сначала потрогать товар и только потом купить. Полная свобода, ни у кого ничего не надо спрашивать. Каждый вечер Торговые галереи «Барбес» встречали посетителей бесплатными деревенскими закусками. Молодожены из среднего класса осваивали роскошную жизнь — с кофеваркой марки Hellem, духами Eau Sauvage от «Диор», FM-радиоприемником, дисковым проигрывателем, жалюзи на окнах и рогожкой на стенах, тиковой мебелью, ортопедическим матрасом Dunlopillo, секретером или письменным комодом и предметами мебели, которые до этого встречались только в романах. Они начинали заходить в антикварные магазины, подавать гостям копченую лососину, авокадо с креветками, фондю по-бургундски, читать журналы Playboy и Lui, Barbarella, Le Nouvel Observateur, Тейяра де Шардена, журнал Planète; склонившись над столбцом объявлений, мечтали о квартирах «исключительного комфорта» со встроенным гардеробом в жилом комплексе «Резиденция» — само название уже звучало так изысканно, впервые летали на самолете, скрывая страх и умиляясь зеленым и золотистым квадратам под крылом, досадовали, что заявка на телефон подана еще год назад, а линия так и не установлена. Остальные не видели пользы в домашнем телефоне и продолжали ходить на почту, где служащий из окошка набирал номер и потом вызывал их в кабинку.

Люди не скучали, они использовали открывшиеся возможности.

В популярной брошюре «Размышления на тему 1985 года» будущее выглядело лучезарным: тяжелая и грязная работа доставалась роботам, все люди получали доступ к знаниям и культуре. По аналогии сделанная в Южной Африке первая пересадка сердца казалась шагом к искоренению смерти вообще.

Обилие вещей маскировало скудость идей, выхолащивание веры и убеждений.

Молодые преподаватели пользовались хрестоматиями по литературе своих школьных лет — неизменными Лагард-Мишарами, ставили баллы и задавали четвертные сочинения, вступали в профсоюзы, которые в каждой листовке заявляли, что «Власть сдает позиции!». Фильм Жака Риветта «Монахиня» был под запретом, эротические издания покупались по подписке в издательстве Terrain Vague. Сартр и Бовуар отказывались участвовать в телепередачах (но кого это волновало?). Мы топтались в устаревших ценностях и дискурсах. И мы будем потом вспоминать ворчание симпатяги Нунурса — медведя из передачи «Спокойной ночи, малыши» — так, будто сам де Голль ежевечерне приходил убаюкивать нас в кровати.

Потоки всяческих перемещений пронизывали общество: крестьяне спускались с гор в долины, студенты, выселенные из центра городов, поднимались в расположенные на холмах кампусы и месили в Нантерре ту же грязь, что и жившие в нищих пригородах иммигранты. Французы, репатриированные из Алжира, и рабочие семьи, покинувшие свои низкие домики с удобствами на дворе, съезжались в большие многоквартирные комплексы с цифрами и буквами на подъездах. Но не совместная жизнь привлекала людей — им просто хотелось иметь центральное отопление, светлые стены и ванную.

Самое запретное, то, что казалось вообще невозможным, — противозачаточные таблетки — стали официально разрешены. Спросить у врача рецепт мы не решались, а он сам не предлагал контрацептивы, особенно незамужним. Просьба воспринималась как доказательство безнравственности. Было четкое ощущение, что с таблеткой жизнь разительно переменится, наступит такая свобода распоряжаться своим телом, что даже страшно. Такая же, как у мужчин.